Читать книгу "Княжна Тараканова. Жизнь за императрицу - Марина Кравцова"

– М-да! – Радзивилл помрачнел. Поскреб в макушке и принялся сердито барабанить по столу толстыми крепкими пальцами.

– Ну да мы ничего с того не потеряем, – спокойно продолжил Михаил Доманский.

– Как не потеряем, пане коханку?

Хитрый шляхтич лукаво улыбнулся:

– Не пожелала настоящая принцесса с нами знаться, оно и к лучшему – хлопот меньше. Пустим самозванную! Каждое слово наше ловить станет за то, что царской дочерью ее сделаем! Есть у меня одна такая на примете…

Глава седьмая Беда не приходит одна

«Григорий! Разве не любила я тебя сильней, чем себя, разве не отдала тебе все, что могла?..» Тут впервые спросила себя Екатерина: а что же она, императрица всея Руси, могла дать своему возлюбленному, если даже радости отцовства его лишила?

Не было семьи… Она старалась стать женой – покорной, ласковой, терпеливой. Он ничего не оценил. Потому что подспудно мечтал о другом – о крепкой, ладной, веселой семье с кучей детей, где он был бы главой, жена б его слушалась, а он бы ее баловал… Ни с кем Григорий никогда не говорил об этом, только с Алексеем, но сейчас Екатерина догадалась. «Гриша, прости меня… Неужели я загубила твою жизнь?»

Кто из них был прав? Кто виноват? Орлов, которого словно в насмешку называли баловнем счастья, страдал сильнее, ибо не умел терпеть. Первым ударом стало то, что всеобщая любовь к нему товарищей с необыкновенным его возвышением большей частью превратилась в зависть, ненависть, подобострастие… А при дворе… Не умел он плести сети придворных интриг. Не умел и не хотел. Его обманывали постоянно, пользуясь его детской доверчивостью. Он видел дружбу там, где было лишь лицемерие, и, разочаровываясь, приходил в отчаянье. И вновь верил первому встречному, несмотря на все попреки и предостережения брата Алехана, которого провести было не так-то легко… Григорий был умен, талантлив, но и талант был дан опять же, как и любовь, будто бы «не так», не до конца… Все, за что бы он ни принимался, все выскальзывало из рук. Екатерина неотступно требовала от него строгого государственного подхода к делам. Он, повинуясь, старался помогать по мере сил. От него был прок, но Екатерине мало было таланта – она хотела гениальности. Требовала больше, чем он мог дать.

Она любила его. За все годы не изменила даже мысленно. И нарождающееся чувство к Потемкину заглушила очень быстро. А сейчас уже думала: стоило ли?

Но на долгие размышления времени не было. Царицу ждали государственные заботы. В кабинете оставались еще не просмотренные бумаги. Вздохнув, Екатерина поднялась с дивана, на котором сидела в задумчивости. Вдруг почувствовала легкую дурноту. Не обратила внимания – обычное дело. С начала войны здоровье ее расстроилось, нервы расшатались. А что делать? Другого в свой воз не впряжешь… Сделала несколько шагов, преодолевая головокружение, и вдруг рухнула на пол. Из носа, заливая белое лицо, хлынула кровь…

Очнулась у себя в спальне, в окружении лейб-медиков. Платье расстегнуто, рукав разрезан – пускали кровь. У кровати стоял на коленях граф Орлов и рыдал, как мальчишка. Когда он увидел, что Екатерина приходит в себя, глаза счастливо заблестели:

– Прости меня, матушка, прости, – всхлипнул он и прижался губами к ее бледной руке. Губы Екатерины дрогнули в слабой улыбке. Протянув руку, она ласково провела ладонью по его растрепанным кудрям.

– Гриша, что со мной? – спросила тихо.

– Матушка, – дрожащим голосом, захлебываясь слезами, заговорил Орлов, – с полчаса не могли мы тебя привести в чувство! Уж думали, грешным делом, что ты… Ах, государыня! Прости, прости меня за все!

Екатерина перевела взгляд на столпившихся возле нее лейб-медиков. В ответ на ее немой вопрос заговорил доктор Роджерсон:

– Ваше Величество! Случившееся с вами есть следствие сильного переутомления. Мы просим вас… Нет, – его голос обрел жесткость, – мы требуем, чтобы вы, наконец, начали заботиться о своем здоровье. Во-первых, необходимо немедленно прекратить подниматься в пять часов утра…

– Нет, – сказала императрица.

– Хотя бы в шесть… Ваше Величество…

– Я могу уже встать? – перебила Екатерина.

– Ни в коем случае! – воскликнул Роджерсон. – Опасности уже нет, но если обморок вдруг повторится, мы уже ни за что не отвечаем. До завтрашнего утра вы должны оставаться в постели.

– Идет война, а императрица будет валяться в постели! – возмутилась Екатерина. – Кроме того, в кабине меня ждут важные документы…

– Подождут до завтра! – сдерзил Роджерсон. – Думаю, вряд ли для государства будет польза, если в разгар войны что-то случится с государем. Простите, Ваше Величество, должность обязывает меня говорить правду.

Екатерина надулась, отвернулась, но спорить не стала. Медики ушли, царицу уложили в постель, а Григорию Орлову Роджерсон велел оставаться при царице и стеречь, чтобы она тайком от врачей не сбежала в свой кабинет…

* * *

Чума… Чума была на войне, чума пришла в Москву. Было у Екатерины чувство, что, как бабы говорят, «сделали», «накликали», хотя суевериями просвещенная императрица, конечно, не увлекалась. В самом деле… Не хватало только чумы. Война, прославившая Россию, давалась стране невозможными мучениями и тяготами. Если в Турцию бухали золото европейские державы, то Екатерине никто денег на военные расходы не предлагал, и необходимой мерой стало увеличение налогов: война сжирала бюджет. Народу, которому и без того было тяжко, стало еще тяжелее. Усиливалось недовольство. Екатерина, которой не хватило времени разобраться с «наследством» предшественниц, чувствовала себя на пороховой бочке. Вот-вот громыхнет…

Чума в Москве казалась предвестницей чего-то еще более громкого и страшного. Надо же было случиться такой напасти в столь тяжелое время, да еще где – в самой старинной столице-матушке! Это был ад, который Екатерина, находясь в столице на Неве, могла прочувствовать. Ей с детства был ведом почти животный страх перед оспой, а не так давно эта зараза свирепствовала и в России. В те дни Екатерина и Григорий Орлов первыми решились на прививку оспы – дело по тем временам неслыханное! Поэтому царица прекрасно понимала тех, кто в ужасе бежал из зачумленной Москвы. Не понимала она одного: как мог сбежать из города в такое время сам губернатор – знаменитый фельдмаршал Салтыков…

…Архиепископ Амвросий Зертис-Каменский был человек решительный, но сейчас раздумывал мучительно и долго: где есть предел разуму и начало чуда? Еще и потому раздумывал, что предчувствовал: добром не кончится. Но решился. У Варварских ворот – Заступница – Боголюбская. Обезумевший народ валом валил к святому образу, а архиепископ мучился: икона зацелованная, а в целованиях – чума! Ведомо ему было, что это место облюбовали и беспоповцы, открывающие в Москве свои «карантины», а потом в эти «карантины» ценности из вымерших домов стаскивающие. Приказал икону убрать. Сундук с пожертвованиями, на котором многие руки погрели – опечатать. Народ, боявшийся карантинов «немецких», больниц, и так уже негодовал, а беспоповцы суеверных православных умело распаляли. Раздавались крики: