Читать книгу "Плоть и кровь - Иэн Рэнкин"

— Ну, этого и следовало ожидать, сэр, — сказал Смайли.

— Они тем не менее признали, что располагают кое-какой информацией по «Щиту и мечу».

— Здорово.

— Но они не станут ею делиться. Обычная практика ольстерцев. Ну не любят они делиться информацией. У них такая политика: хотите видеть — приезжайте к нам. Вот сукины сыны — что хотят, то и творят.

— А если обратиться к кому-нибудь повыше, сэр? К кому-то, кто может им приказать.

— Ну да. И тогда они вполне могут потерять эти материалы. Или изъять из них то, что, по их мнению, нам не стоит видеть. Нет, я думаю, нам нужно проявить добрую волю.

— Что — отправляться в Белфаст?

Килпатрик кивнул:

— Я хочу, чтобы вы оба полетели. За день уложитесь. — Он посмотрел на часы. — Без двадцати восемь рейс «Логанэйр» на Белфаст, так что поторапливайтесь.

— Даже за путеводителями не успею съездить, — сказал Ребус.

Два давних страха обожгли его изнутри.

Самолет лег на крыло, закладывая вираж над гаванью Белфаста, — это напоминало какой-нибудь аттракцион для мальчишек вроде русских горок, когда дух захватывает. Кофеин все еще гудел в ушах Ребуса.

— Красота, а? — сказал Смайли.

— Да, красота.

Ребус несколько лет не садился в самолет. После службы в десантных войсках он боялся летать.

Его уже мутило от страха при мысли о возвращении. Нет, сам полет не вызывал у него опасений. А вот взлет и посадка, вид земли, которая так близко и одновременно достаточно далеко, чтобы ты разбился в лепешку. Ну вот опять — самолет снижался быстро, слишком быстро. Ребус вцепился пальцами в подлокотники. Их теперь будет не разжать, подумал он. Он представил себе хирурга, ампутирующего ему руки по запястья…

Наконец самолет коснулся земли. Смайли быстро поднялся. Сиденье для него было узковато, да и для ног места не хватало. Он подвигал шеей и плечами, потер колени.

— Добро пожаловать в Белфаст, — сказал он.

— Мы хотим провести для гостей экскурсию, — сказал Йейтс.

Инспектор Йейтс служил в КПО — Королевской полиции Ольстера, но не только он, а и его машина были в штатском. На его лице запечатлелись следы кулачных драк или какой-то инфекции, перенесенной в детстве, — зажившие шрамы, смещенные мышцы. Нос свернут влево, мочка одного уха свисает ниже другой, а подбородок перекроен в нечто скорее менее, чем более, единое. Увидишь такое лицо в баре — и поскорее отведешь взгляд, не рискуя разглядеть его повнимательнее, чего он вполне заслуживал. И еще одно: шея у него отсутствовала. Голова сидела на плечах, словно валун на вершине холма.

— Очень мило с вашей стороны, — сказала Смайли, когда они ехали в город, — но мы бы хотели…

— Так вам будет понятнее, с чем мы имеем дело. — Йейтс все время поглядывал в зеркало заднего вида и разговор вел именно с ним. — Два города в одном. В любой зоне военных действий та же картина. Я знал одного парня, его в самый разгар потасовки в Бейруте пригласили туда поработать крупье. Вокруг рвутся фугасы, трещат автоматные очереди, а казино открыты как ни в чем не бывало. Вот здесь, — он мотнул головой в сторону лобового стекла, — вербовочные пункты.

Аэропорт остался позади, они проехали мимо коммерческого центра, а теперь за окнами простирался пустырь. До этого момента невозможно было сказать, в каком британском городе вы находитесь. Вдоль причалов прокладывали новую дорогу. Старые жилые кварталы, не хуже, чем Гар-Би, сравнивали с землей. Как сказал Йейтс, линия разделения иногда проходит непонятно где. Неподалеку в небе кружил вертолет, наблюдая за кем-то или чем-то. Вокруг уже целые улицы были расчищены бульдозерами. Дорожные бордюры покрашены в зеленый с белым.

— В других районах вы увидите красно-бело-синие.

На фронтоне, которым заканчивался ряд домов, они увидели тщательно выписанные фигуры в масках, с высоко поднятыми автоматическими винтовками. Над ними вздымался триколор,[70]из пламени воспаряла птица феникс.

— Неплохая пропаганда, — сказал Ребус.

Йейтс повернулся к Смайли:

— Ваш приятель знает, о чем говорит. Настоящее произведение искусства. Кстати, это, пожалуй, беднейшие улицы в Европе.

На взгляд Ребуса, они выглядели не так уж и плохо. Фронтон снова напомнил ему Гар-Би. Только здесь строительство велось интенсивнее. На месте старых кварталов возникали новые.

— Видите эту стену? — спросил Йейтс. — Она называется экологической, ее возвело жилищное управление. — Перед ними была стена из красного кирпича, выложенного определенным рисунком. — Там прежде были дома. Территория по другую стороны стены, когда проезжаешь пустырь, протестантская. По мере сноса домов стену продлевают. Есть и официальная линия раздела — старая уродина, сооруженная из железа, а не из кирпичей. Такие улицы — это идеальная питательная среда для вооруженных формирований. То же самое можно сказать и про районы, где проживают лоялисты.

За их неторопливой машиной следили глаза подростков и детей, кучкующихся на перекрестках. В этих глазах не было ни страха, ни ненависти — одно недоверие. На стенах кто-то давным-давно намалевал краской послания, напоминающие о тюрьме Мейз и Бобби Сэндсе,[71]к ним были добавлены новые надписи, которые восхваляли ИРА и обещали месть вооруженным формированиям лоялистов, в первую очередь ОДС и АОО.

Ребус вспоминал, как патрулировал по этим или похожим улицам в те времена, когда здесь было больше домов и больше людей. Он часто был замыкающим, то есть прикрывал тыл патрульной группы, направляя винтовку на тех, мимо кого они только что прошли, — взрослые стояли, уставя глаза в землю, дети делали неприличные жесты, демонстрируя свою храбрость, матери толкали перед собой коляски.

Патруль шел с такой же осторожностью, с какой ходят в джунглях.

— Ну вот, смотрите, — сказал Йейтс. — Начинается протестантская территория.

Другие фронтоны зданий, теперь расписанные изображениями Вильгельма Оранского высотой в десять футов, скачущего на коне высотой в двадцать футов. Потом более вульгарные изображения, граффити и буквы РППЖ, указывающие, куда следует отправиться римскому папе. Пять минут назад надписи были другие: «Король Билли пошел в жопу» — КБПЖ. Местная рутина. Условный рефлекс. Но за всем этим, конечно, стояло и что-то большее. От этих надписей нельзя отмахнуться со смешком, потому что те, кто их написал, вовсе не шутили. Они продолжали стрелять друг в друга, взрывать друг друга.