Читать книгу "Дорога на Мачу-Пикчу - Николай Дежнев"

Не знаю, как долго это продолжалось, только когда на мое плечо легла рука, я вздрогнул и заорал истошным голосом. Так мне показалось, на самом же деле выпучил глаза, и начал хватать ртом воздух. Страх захлестнул способность мыслить, кровь с силой ударила в голову. Вот как он приходит, твой последний час! Медленно поднялся на ставшие ватными ноги и повернулся, как подобает мужчине, встретить смерть лицом к лицу… Передо мной, сложив по церковному руки, стоял благообразный старичок. В добротном костюме — тройке и круглой шапочке, в какой любят изображать академиков, он легко мог сойти за одного из них. Крутил на животе большими пальцами и разглядывал меня через круглые очки. Коротко стриженные седые усики топорщились, плотно сжатые губы сложились в подобие улыбки. Судя по прищуру ехидных глаз, старикан был ядовит на язык, а то, что видел перед собой, не одобрял.

— Ну-с, — констатировал он без особой радости, — идемте, коли пришли! — и, пожав щуплыми плечиками, процедил: — В случае надобности, будете называть меня Карлом…

После чего шагнул в чернильную мглу и в ней растворился. Я остался стоять, как вкопанный. Слишком неожиданным оказалось для меня возвращение к жизни, с которой я успел распрощаться. Каким бы ни был язвительным старичок — а говорил он с жестким немецким акцентом — само его появление внушало надежду.

— Долго вас ждать! — послышался окрик из темноты, выдавший испытываемое Карлом раздражение. Впрочем, он и не пытался его скрывать. — Вы злоупотребляете моим служебным временем…

Все еще пребывая в состоянии крайнего удивления, я не без опаски сделал шаг в черноту и тут же налетел на Карла. Тот только крякнул и недовольно пробурчал:

— Извольте следовать за мной и держитесь, ради бога, подальше, все ноги мне отдавили…

Поскольку тьма стояла, хоть глаз коли, оставалось ориентироваться по звуку его шагов, но я быстро приноровился. Мой провожатый шел уверенно, как если бы прекрасно знал дорогу. Куда она вела, можно было только догадываться. Судя по появившемуся эху, мы двигались в проходе между стенами, однако потолка над головой не чувствовалось. Прошло, наверное, с минуту, прежде чем старикан остановился и, чиркнув спичкой, поднес пламя к трубке. В его неверном свете я разглядел спускавшийся плавно вниз разветвлявшийся лабиринт, стены которого терялись в черноте над головой. Карл, между тем, пыхнул ароматным дымом и, как если бы смирившись с судьбой, а заодно и с моим существованием, почти дружески поинтересовался:

— Думаете пора?..

Обращенный ко мне вопрос, а спрашивать было больше некого, поставил меня в тупик:

— В смысле?..

— Что до смысла, — хмыкнул весьма ехидно старичок, — тут гарантии дать не могу, этим добром человеческая жизнь не обременена! Рекомендовать, а тем более навязывать, не в моих правилах, так что решение принимайте сами. Будь на моем месте Зигмунд, он тут же потащил бы вас в детство, я же придерживаюсь иной концепции…

А старикан-то, видно, сильно не в себе! — пронеслось у меня в голове. — Это и не удивительно, каждый бы двинулся умом, бродя по неосвещенным закоулкам лабиринта. С виду, правда, не скажешь: холеный и вполне респектабельный. Зигмунд?.. Он сказал: Зигмунд?.. Странно, я совсем недавно слышал это имя, но где и от кого вспомнить не мог. Да и Карл не дал мне на это времени:

— Можем пройтись еще, воля ваша, господин Дорофеев, — заметил он, попыхивая в наступившей темноте трубкой. — Не стесняйтесь, поступайте, как заблагорассудится, я здесь лишь для того, чтобы вам помочь…

В дребезжащем голосе старичка я различил нотки симпатии. Во всяком случае мне хотелось их услышать. Первая неприязнь прошла и теперь, осознав свою несправедливость, он старался ее загладить. Опять же узнал откуда-то мое имя… В другое время я бы удивился, но после всего пережитого удивляться устал, да и вообще притомился. По складу характера дед, конечно же, насмешник и непрочь вставить в разговоре шпильку, но, относится ко мне, видно, с состраданием. Осталось только узнать: с чего бы это вдруг?..

— Не хочу хвастаться, — продолжал Карл, как я мог догадаться, с улыбкой. — но вам, друг мой, повезло. Если бы смена была не моя, а Зигмунда, он бы вас одним комплексом Эдипа до смерти… — как теперь выражаются? — ну да, затрахал! Его хлебом не корми, дай только поковыряться в человеке и вытащить на всеобщее обозрение что погрязнее. Найдет, а потом рассматривает в ярком свете и под микроскопом, пока несчастный не почувствует себя клиническим извращенцем и изгоем. Не раз ему говорил: Зигмунд, старина, смотрите на вещи шире! Не хочет. Редкостный упрямец и самолюбия на десятерых. Не может смириться с тем, что в науке я пошел своим путем!.. А вот интересно, Глеб Аверьянович, — оживился вдруг Карл, — вы бы смогли понять, если бы ваш ученик выбрал собственную дорогу?..

Черт бы побрал любознательного дедулю, чего, спрашивается, привязался! Нет у меня учеников, не было и теперь уже не будет. И учения, пережив на десяток лет Христа, я не создал. И это хорошо, поскольку учить людей мне нечему.

— Впрочем, кому они нынче нужны, ученики-то?.. — заметил Карл, как бы соглашаясь с моими мыслями, — одна обуза! Вкладывать душу в инфантильных недоумков себе дороже, да и человек теперь созревает как личность годам к шестидесяти… — не закончив фразы, он принялся извиняться: — Вы уж меня простите, Глеб Аверьянович, я, вроде как при исполнении, а все о своем, да о своем! Накопилось, знаете ли. Люди последнее время забредают к нам редко, не до того им в жизни, а большинство и не подозревает о существовании лабиринта. Живут себе божьи твари: день прошел и ладно. Впрочем, возможно так, по большому счету, быть и должно! Древние греки утверждали, что счастье в незнании, а я бы еще добавил, в неразвитости и простоте, пусть она и хуже воровства. Да и зачем человеку трудиться, выстраивать собственный внутренний мир, когда есть телевизор?.. — хихикнул он едва слышно, но смех тут же оборвал: — Как только сочтете нужным, дайте знать, мы тут же и начнем…

Что начнем?.. Зачем?.. Не хочу я ничего начинать! Но, видно, придется, иначе старикан не отвяжется. В таком случае к чему тянуть! Хотелось бы, конечно, знать, о чем идет речь, ну да это скоро выяснится:

— Ладно, валяйте!

— Вот и славненько! — отозвался Карл из темноты и я тут же увидел на его губах улыбку.

Увидел не потому, что обладаю богатой фантазией, просто в воздухе появилось голубоватое сияние. В его набиравшем силу свете за спиной старичка выступил из темноты кусок стены и тут же начал обретать зыбкую прозрачность. Растворившись на глазах, он открыл взгляду знакомую до боли картину маленькой кухоньки той самой старой квартиры, в которой мы начинали с Сашкой жить. За столом с недопитой бутылкой водки и нехитрой закуской сидел мой друг Серега Воробьев и… я сам, каким был лет двадцать назад. Под потолком, хоть топор вешай, плавали слои сизого сигаретного дыма. Дверь в комнату, где спала Сашка, была плотно прикрыта.

Наблюдавший за мной Карл поправил пальцем очки на переносице и заглянул сбоку мне в лицо. Что он хотел узнать?.. Помню ли я тот поздний сентябрьский вечер?.. Да, помню! Помню как, выпив еще по рюмке, мы с Серегой вышли на балкон, как стучал по железу дождь, как он обнял меня рукой за плечи и сказал: