Читать книгу "Запах Зла - Гленда Ларк"

Спешу сообщить Вам радостное известие: меня официально уведомили о том, что в экспедиции к Райским островам будут участвовать корветы «Непотопляемый» и «Стремительный», а также бригантина «Келлский воин»; я назначен главой антропологической службы, а также научным руководителем всей экспедиции! Есть, правда, и ложка дегтя в этой бочке меда: в плавание с нами отправится множество миссионеров, включая даже монахинь аутериальского ордена, и мне они подчиняться не будут. Специально для них предназначены два купеческих корабля, которые тоже включены в состав экспедиции.

До отплытия пройдет еще не меньше четырех-пяти месяцев, и за это время столько всего предстоит сделать!

Мой самый нежный и почтительный привет тетушке Росрис.

Ваш покорный племянник

Шор айсо Фаболд.

ГЛАВА 9

РАССКАЗЧИК – КЕЛВИН

– Думаю, будет нелишним, если ты научишься понимать Руарта, – сказала Блейз, когда мы снова двинулись в сторону Лекенбрейга. – Да и время так пойдет быстрее.

Я огляделся. Во все стороны тянулись покрытые слепяще белым песком пустоши с чередой лишенных жизни прудов. Вдалеке виднелось еще одно нищее селение из слепленных на скорую руку хижин, а у одного из прудов – стоящие по колено в воде загорелые до черноты старатели со своими дулангами. Кое-где попадались засохшие стволы лесных гигантов, грустное напоминание о когда-то существовавшем здесь тропическом лесе. Картина эта была лишена всякой радости и больно ранила мою душу жителя Небесной равнины.

Я был согласен на все, что могло бы помочь отвлечься от этого кошмара.

– Да, – кивнул я, – хорошая мысль. – Я вытер лицо. Хотя день был безветренным, все мы были покрыты тонким слоем пыли. Капли пота, стекавшие по нашим лицам, оставляли на них темные потеки, похожие на русла ручьев на склоне холма.

Флейм объяснила мне некоторые основы птичьего языка.

– Чтобы его понять, ты должен все время за ним наблюдать, – сказала она. – Это в основном язык знаков, и смысл по большей части передается позами, движениями крыльев и лапок, наклоном головы, а не звуками.

Она перечислила мне некоторые знаки, и птичка у нее на плече охотно их продемонстрировала. Сначала это казалось мне сверхъестественным и смущало, как если бы законы реального мира вдруг оказались нарушены. Поэтому я постарался не думать о Руарте как о птице и стал представлять его себе дастелцем, таким же разумным существом, как и люди, но не способным к человеческой речи. Так дело пошло легче. К концу первого дня я уже мог понять многие самые расхожие фразы вроде «Не знаю», «Да, конечно», «Я голоден», «Поверни налево», «Посмотри туда». Теперь мне было известно, что приоткрытый клюв в сочетании с наклоном головы означал улыбку, а если Руарт при этом еще и задирал хвост, то он покатывался со смеху. Чтобы передать более сложный смысл, Руарт начинал петь; тут нужно было прислушиваться к высоте и длительности трелей. Это было для меня особенно трудно: я всю жизнь считал, что одна птичка чирикает точно так же, как любая другая.

Переночевав на песке у пруда, на следующее утро мы увидели вдалеке Лекенбрейг; уроки птичьего языка продолжались всю дорогу. Блейз, как я обнаружил, тоже продолжала учиться, в результате чего между нами возникло шутливое соперничество: я старался догнать ее, а она стремилась сохранить превосходство. Это в общем-то был способ продолжить наш спор, не упоминая напрямую его предмета: стану я или нет помогать им избавить мир от могущественного дун-мага.

Наконец к концу дня мы добрались до города; я как раз осваивал значение растопыренных крыльев. Первое, чем поинтересовалась Блейз, которую, по словам женщин, иллюзия превратила в мужчину с острова Фен, был пакетбот. Новости нас не порадовали: похоже, нам предстояло дожидаться его больше недели. Единственного судна, совершавшего рейсы до Амкабрейга – второе, как выяснилось, потеряло мачты, попав в шторм, – в порту не было. Места на пакетботе, который отправлялся на архипелаг Ксолкас и дальше – на Брет, были распроданы на два ближайших рейса.

Мы остановились в гостинице на берегу, из окон которой открывался вид на один из причалов. Там было шумно, воняло, но хоть не драли три шкуры. Я не провел в гостинице и десяти минут, как обнаружил, что впадаю в депрессию такую же непроглядную, как ночь в Безлунный месяц. Меня мучили запахи – тухлой рыбы, дегтя и пеньки, китового жира, человеческих экскрементов, чьего-то семени на моем матраце, дешевых духов, которыми пропахла тощая подушка, вареной капусты из кухни, собачьей и кошачьей мочи повсюду на улицах… и человеческих эмоций. Эмоции были откровенными и несдерживаемыми: страх и отчаяние, вожделение и алчность. Какое чувство ни назови, все они были тут, и я чувствовал их острый и всепроникающий запах. Мне всегда трудно давались первые дни на побережье; у себя дома мы, зная, как чувствительны носы соседей, держали свои страсти в узде. На Небесной равнине мы, так сказать, говорили шепотом; в прибрежных городах население вопило.

Растянувшись на постели, я почувствовал, что тону в ощущении потери: я был изгнан до конца своих дней. Никогда не вернуться мне к надежности и предсказуемости жизни на Крыше Мекате, никогда не вернуться к существованию, которое я раньше вел. Чистые и свежие ароматы Небесной равнины стали теперь только воспоминанием. Ах, Джастрия, как же ты мне отомстила…

Никогда еще я не жалел себя так отчаянно.

Когда я не спустился к ужину, как мы договаривались, Блейз пришла и постучалась в мою дверь. Я знал, что это она – нос предупредил меня об этом, – но не пошевелился. Она постучалась еще раз, громче, я снова не ответил. Мне следовало бы знать, что это не поможет: через мгновение она просунула кончик меча в щель между створкой и косяком двери и откинула щеколду.

Я остался лежать на кровати с ее нищенски тонким матрацем, отсутствующим постельным бельем и грязным одеялом. Единственным освещением в клетушке были отсветы фонарей, падавшие сквозь лишенное стекла окно: на причале продолжалась погрузка оловянной руды на торговый корабль.

– Ты полагаешь, что всегда вправе войти в комнату, даже если дверь заперта? – спросил я, не глядя на Блейз.

Она не обратила внимания на мое недовольство.

– Я принесла тебе немного козьего молока, – сообщила она, – и бобы, тушенные с лепестками лилии. Да, и еще омлет. И раз уж я взяла на себя труд добыть пищу, которую ты ешь, будь так любезен ее съесть.

Я сел, чувствуя себя пристыженным, хоть и ответил ворчливо:

– Слушаюсь, госпожа. Ты говоришь совсем как старая карга у нас в тарне, которая учила малолеток грамоте. – Я зажег огарок свечи, а Блейз тем временем разложила принесенное на единственном, кроме кровати, предмете мебели – умывальнике.

– Я не собираюсь позволить тебе киснуть. Кроме того, у меня есть к тебе разговор.

– Опять разговор? А что, если я чувствую себя слишком по-крабьи?

– По-крабьи?