Читать книгу "Отягощенные злом. Законы войны - Александр Афанасьев"

Но наркоман никогда не откажется по собственной воле от дурмана…

Маршрут был уже привычным…

Трасса до Бухары, знакомые повороты. Какой-то певец в магнитоле, не помню имя. Мелодия, качающая как в колыбели… я все лучше и лучше понимаю фарси. Чтобы быстрее учить незнакомый язык — если у вас нет возможности жить в этой языковой среде, купите песни на этом языке и слушайте их. Это не заменит нормальных, академических занятий, но постепенно вы начнете понимать текст все лучше и лучше. И вам будет приятно от этого…

Машин было относительно немного, двигались в основном в обратную сторону — от Бухары к Ташкенту, там даже пробка была. Оно и понятно — в Бухаре прошла пятница, исламский день отдыха, и теперь те, кому нечего делать, перемещаются отдыхать в европеизированный Ташкент.

Я обогнал разлапистый, на полторы полосы вездеход, прибавил скорость, и тут…

Попал…

В зеркале заднего вида синим заполыхали огни. Дорожная полиция…

Интересно, чего это я нарушил. Не припоминаю. Обогнал… если только скорость превысил? Да нет… кажется.

Этого только не хватало.

Дисциплинированно сбавил скорость, перестроился в крайний ряд. С полицейским эскортом дополз до кармана… просто так на трассе останавливаться нельзя, трасса скоростная, даже по приказу полиции…

Зашарил по карманам… наличные деньги были, но не мешало убедиться. Штрафы за нарушение ПДД были очень серьезные, хотя как-то не приходилось платить их последнее время. Почему-то вспомнилось, как Майкл гнал по крымскому серпантину, нас поймал дорожный полицейский и, вместо того чтобы оштрафовать, отпустил. Сейчас на это рассчитывать не стоит, здесь меня не знают…

Открыл окно. Полицейский шел ко мне, в дурацком белом кителе… здесь белый цвет очень уважают, белая форма у всех, у кого только возможно…

— Здравия желаю, старший инспектор Хабиби. Документы, документы на машину…

— Машина прокатная… — я подал свои документы.

Инспектор начал просматривать их, с фонариком. Было темно… час до наступления нового дня и семь — до рассвета.

— Простите, я что-то нарушил? — спросил я. Дворянину вообще-то не пристало задавать такие вопросы, просто я действительно спешил.

Инспектор не ответил. Он просто сунул мои документы в карман:

— Извольте проследовать…

Нет, это черт знает что.

Оружие у меня было… конечно, второй раз я такой оплошности не допущу, и моему старому доброму партнеру по лихим играм, двенадцатому графу Сноудону, Егермейстеру Его Величества врасплох меня не застать. Но применять оружие против дорожных полицейских…

Но я ведь ничего не нарушил!

Утешив себя тем, что по законам Империи, проловившимся на взятках дорожным полицейским, полагается порка[40], я покатил следом за машиной дорожной полиции…

Полицейский участок был уродливым…

Нет, где-то в другом месте он смотрелся бы как нельзя лучше… как местная достопримечательность, предмет авангардистского искусства — или что-то в этом роде. Но только не как полицейский участок.

Мешанина стекла, хромированной стали, бетона, кривые, рожденные безумием чьего-то гения линии… господи, ведь за это казна платила деньги. И немалые. Рядом — машины дорожной полиции, на трассе Ташкент — Бухара обычные для этих мест «Фиаты» сменили на «Скороходы» фабрики в Ростове-на-Дону. Рядом с ними — ярко-алая «Феррари» одной из последних моделей, видимо, задержанного за превышение скорости, и еще чуть дальше — внедорожник «Штейр», явно после переворота. Двигатель V8, высокая посадка, рама и сто пятьдесят километров в час — не лучшее сочетание…

Вышел из машины… печет совершенно безумно, сорочка моментально промокает, даже белая. Солнце здесь злое, совсем не как в России. Оно не сушит, оно жжет…

— Сюда, сударь, прошу…

Я молча зашел в участок. Взятку этот кретин явно брать не собирается, говорить с ним не о чем и незачем. В каждом участке есть дежурный офицер. Вот с ним и есть смысл разговаривать, он за все отвечает…

Но дежурного офицера видно не было — он куда-то удалился и даже оставил на столе журнал регистрации, заложенный ручкой. На его месте с начальственным видом сидел некий субъект, явно из местных, в дорогом костюме табачного цвета и туфлях… кажется, аж из крокодиловой кожи. Выглядел он как нувориш, быстро разбогатевший, возможно, кого-то обворовавший и теперь живущий по принципу «бери от жизни все». Таких, кстати, очень легко распознать — и знаете как? Они голодные. Не доевшие в детстве, они живут много и жадно, даже не замечая того, что какими-то своими действиями оскорбляют других людей, выглядят глупо и жалко. Какой, например, смысл тратиться на туфли именно из крокодиловой кожи, если из бычьей, сшитые по ноге хорошим сапожником-айсором[41]ничуть не хуже.

Оставался вопрос — кто это такой и что он делает в присутственном месте. И почему дорожный полицейский стоит так, как будто готов выскочить из кабинета?

Молчит. И смотрит на меня так, как будто я ему задолжал проигранное в карты поместье. Ну-ну… в такие игры я играл и десять лет назад, и двадцать лет назад. Я так могу простоять вечность, с независимым видом смотря на тебя — и чем дольше я буду молчать, тем больше у тебя будет счет ко мне. Счет, который никогда не будет оплачен.

И выдержки у неизвестного — не хватало, восточный все-таки человек. На исходе второй минуты он порывисто вскочил и подошел ко мне вплотную. Моложе меня, но ненамного. Максимум лет на пять.

— Вы знаете меня, сударь?

— Не имею чести, — спокойно ответил я

— Я Саид Алим-Хан, наследник Бухарский, ротмистр гвардейской кавалерии.

— Александр Воронцов, князь, адмирал русской службы в отставке.

— Нам… — было видно, что он нервничает и от нервов подбирает слова, — нужно поговорить. Немедленно.

— Извольте.

Наследник глянул мимо меня — и, судя по звуку ног, дорожный полицейский выскочил как ошпаренный. Наверное, следом за коллегами и даже за дежурным. Восток остается Востоком, а Азия остается Азией. Здесь нет деления, обычного для цивилизованного мира, на бедных и богатых, здесь есть деление на господ и рабов. И с этим ничего не поделаешь. Даже разбогатевший раб в душе остается рабом. Вот почему в Ташкенте почти нет местных крупных купцов, владельцев заводов, все — либо евреи, либо русские. Местные, разбогатев, первым делом уезжают.

— Сударь, какие у вас намерения относительно госпожи Анахиты?

— Простите?

Можете не верить, но я в самом деле не понял, о чем речь. Я называл ее Люнеттой, и никак иначе.