Читать книгу "Семья Эглетьер. Книга 3. Крушение - Анри Труайя"

— Надеюсь, вам больше повезет с вашими актерскими курсами, чем с газетными объявлениями.

— Да, — ответил Николя. — В студии дела идут отлично!

— Скажите, а Клебер Бодри хороший преподаватель?

— Потрясающий! Он учит нас не играть, а чувствовать.

— Наверно, это требует большой самоотдачи?

— Безусловно! Надо тренировать память, да и вообще все. С ума можно сойти от того, сколько текстов приходится вбивать себе в голову! Знаете, если хочешь заниматься театром, надо отказаться от всего и посвятить себя ему, как религии.

Франсуазе пришлось прикусить нижнюю губу, чтобы не расхохотаться.

— А что у вас сейчас по программе? — спросил Даниэль. — Что-нибудь из классики?

— И классика, и современность! Чего только нет! Совсем недавно я репетировал «С любовью не шутят», а теперь «Благовещение» Клоделя[16]. Какой у него прекрасный язык!

Со знанием дела покачав головой, Николя допил виски. Кароль обнесла всех блюдом с соленым миндалем. Александр и Филипп, сидя в сторонке, беседовали о политике. До Франсуазы долетали обрывки их разговора, и она поняла, что Александр излагает отцу свои мысли по поводу СССР.

— Со временем они, безусловно, сблизятся с нами. Им никуда не уйти от Европы, хотят они этого или нет. В конечном счете, когда речь идет о политике, географический фактор всегда оказывается важнее идеологии.

— А вам никогда не хотелось проверить свои догадки на месте? — спросил Филипп.

— Конечно, хотелось! Я думаю об этом уже несколько лет. Иногда меня туда очень тянет, а иногда я колеблюсь и меня охватывают сомнения. Но ведь так просто не поедешь, надо, чтобы подвернулся какой-то случай!

— А вот я бы туда ни за что не поехал. Чего я там не видел? Признаться, я предпочитаю приятный отдых познавательным поездкам.

— Но ведь одно другого не исключает!

— Не согласен, — возразил Филипп. — Ведь туда едут не для того, чтобы получить удовольствие, а чтобы посмотреть, как людям живется при коммунистах.

— Их коммунизм уже в значительной мере видоизменился…

— Кто знает, кто знает…

— Когда же мы увидим вас на театральных подмостках? — спросила Кароль, обращаясь к Николя.

— Видимо, не скоро, — ответила Франсуаза.

— А вот и ошибаешься! — возмутился тот. — Сейчас решается вопрос о том, чтобы ученики Клебера Бодри приняли участие в телевизионной передаче «Надежда на успех».

— И тебя отобрали?

— Нет.

— Что ж так?

Смутившись, Николя насупился.

— А что это будет за передача? — спросила Дани.

— Серия коротких пьесок на исторические темы. Их напишут молодые авторы, а играть в них будут начинающие актеры, — объяснил Николя.

Кароль, пока разговор обходился без нее, вновь погрузилась в свои мечты. «Я не люблю телевидение! — сказал Рихард за обедом в „Максиме“. — Оно вынуждено ежедневно менять картинки, чтобы зрители не заскучали. Тем самым оно отбивает у людей желание самостоятельно мыслить, притупляет их воображение». У него был немного резковатый выговор. Имеет ли для нее значение то, что он немец? Нет, конечно. Надо постараться забыть все те ужасы, о которых пишут в газетах, в книгах, которые показывают в кино. Все эти журналисты, писатели, режиссеры словно сговорились и хотят помешать людям, которые пережили войну, вновь стать счастливыми. Рихард, как и Кароль, был ребенком, когда началась война. Он не носил военной формы, не участвовал в политической жизни. Кажется, его родители ненавидели Гитлера. Правда ли это? У нее не было оснований не верить ему. Рихард великолепно говорил по-французски, часто приезжал по делам в Париж. Он даже снял однокомнатную квартиру на год. На набережной Бетьюна, на острове Сен-Луи. Когда они теперь встретятся? Идиотизм! Чтобы увидеться с ним, она вынуждена дожидаться, когда Ксавье соизволит пригласить его! К тому же и сам Ксавье послезавтра уезжает на две недели в Румынию.

Ее размышления прервал протяжный голос Аньес:

— Кушать подано, мадам.

Кароль встала и взяла Франсуазу под руку. Не забыть поговорить с Рози Корнуа о найме квартиры. Внезапно ей страстно захотелось быть великодушной, понимающей. Рихард занимал все ее мысли. Интересно, хорошо ли он занимается любовью? Говорят, немцы чувственны и грубы. Ерунда! У него такие изящные руки. Сделав пару шагов в направлении столовой, Кароль остановилась и, чуть повернув голову, легким жестом пригласила семейство следовать за ней.

Невнятные крики прервали сон Даниэля. Он перевернулся с одного бока на другой. На часы можно не смотреть: ровно шесть. Кристина требует положенного. Чтобы иметь возможность выспаться, Даниэла укладывала малышку в ванной комнате, которая находилась напротив спальни родителей. Но дверь к себе она оставляла приоткрытой. В первое кормление бутылочку Кристине давала Марианна. В коридоре заскрипел паркет, послышались энергичные шаги. Возмущенный плач прекратился, должно быть, бабушка взяла Кристину на руки. Женский голос на высокой ноте сюсюкал с младенцем. Даниэлю это не нравилось, он бы предпочел, чтобы над его дочерью не разводили этих дурацких причитаний. Развивать ум нужно с умом. Потревоженная утренними шумами, Дани вздохнула и уткнулась носом в подушку. Она станет настоящей матерью позже, когда будет отбывать следующую «повинность», как она сама выражается. Даниэль с радостью вспомнил, что ему надо идти на занятия только к половине одиннадцатого: заболел их преподаватель истории. Так что сегодня, в среду, у него только философия. Интересно, спросит ли его Коллере-Дюбруссар о диалектике и априорных познавательных формах? Прикрыв глаза, Даниэль повторил все, что знал о категориях у Канта. Почему именно эти категории, а не другие? Размышляя о высоких материях, Даниэль, тем не менее, слышал все передвижения тещи в ванной комнате. Покормив малышку из бутылочки, она задержалась, чтобы поменять ей пеленки, и теперь нашептывала внучке какие-то ласковые слова. Наконец она прошла к себе. Даниэль поудобнее устроился на подушке. Дани, совсем еще сонная, скользнула в его объятия. Она была такая горячая и нежная, ночная рубашка у нее задралась. Даниэль почувствовал, что ужасно хочет ее, но Дани его оттолкнула.

— С ума сошел! Мама может вернуться!

Какое-то время они внимательно прислушивались. Все было тихо. Однако у Даниэля острота желания уже спала, и он тяжело вздохнул:

— Все-таки было бы лучше жить отдельно!

— Как это, отдельно? — удивилась Дани.

— В другой квартире. Ты слышала, что вчера вечером говорила Кароль? Можно было бы попросить ее знакомую подыскать что-нибудь и для нас.

— Тебе здесь плохо?

— Да нет, не плохо, но мы никогда не можем остаться наедине. И потом, твоя мама все за нас делает, меня это смущает.