Читать книгу "Шикаста - Дорис Лессинг"

Эту молодую особу все звали Жжёнкой. Друзья, знакомые, коллеги — и весь мир в течение краткого периода, когда она прополыхала в эфире, на экранах и на первых полосах периодики.

Детство ее прошло в концентрационных лагерях, где умерли родители. Если из родственников кто и остался в живых, она их не искала. После лагеря ее удочерила бездетная пара, с которой девочка вела себя тихо, незаметно — тень, серый пепел, и никакого пламени. Они тоже представлялись ей тенями. Реально для нее существовали лишь те, кто прошел лагеря. Она поддерживала с ними контакт. Она считала их друзьями, потому что они представляли себе мир таким, «какой он на самом деле». В ней текла еврейская кровь, но своим еврейством она не интересовалась. По мере взросления на нее оказывали давление с целью заставить вести «нормальную» жизнь. Тогда-то она и назвала себя Жжёнкой. Она отказалась вывести лагерную татуировку. И все свои рубашки, футболки, свитера она отметила черным клеймом своего лагерного номера. В постели, где она с типичным для нее холодным равнодушием бросала вызов всему миру, она хватала руку партнера — или партнерши, ибо оказалась бисексуальной — и с улыбкой прижимала его (ее) ладонь к своему предплечью, к лагерному клейму.

Она постоянно разыскивала людей, с которыми познакомилась в лагерях, находила их, знакомилась с другими бывшими узниками, с прошедшими лагеря беженцев, тюрьмы. Эти поступки считались «невозможными». Но только тогда она и оживала. Остальное время проходило как в летаргии. Она замышляла все более «невозможные» выходки. Год прожила в исправительной колонии в одной из стран Северо-Западных Окраин. Заключенные считали, что она заслана с какой-то политической целью, но она просто проверяла себя. С какой целью? Ее «историческая роль» еще не вызрела, но словарь пестрел политическими клише, по большей части левой ориентации, а также лагерным и тюремным жаргоном. Тогда будущее еще не вырисовывалось перед нею. Дома у нее не было, она скиталась по знакомым, по городам северо-запада. Останавливалась у граждан того же пошиба; иные из них работали регулярно, другие жили случайными заработками, не всегда легальными. Деньгами не интересовалась. Ходила всегда в брюках, футболках, свитерах, и если их не украшало клеймо, то на руке обязательно сверкал серебряный браслет с лагерным номером.

Ни изяществом сложения, ни красотой лица она не отличалась, внешность совершенно непримечательная, ничего демонического, но люди в ее присутствии ощущали некоторую неловкость. Она всегда владела собой и излучала враждебность. Оживлялась лишь в присутствии тех, к кому испытывала склонность, тюремных пташек да переживших концентрационные лагеря. Тогда она иной раз резвилась, как ребенок. Полностью во всех деталях ее обожженной биографии был осведомлен лишь один человек, имя которому Икс.

Когда отовсюду полезли на свет террористические группировки, состоявшие чаще всего из более молодых людей, чем Жжёнка, о ней уже ходили легенды. Ее считали опасной, «эксгибиционисткой», ее сторонились, но, тем не менее, на явках и конспиративных квартирах этих групп она то ожидалась со дня на день, то только что съехала; кто-то ее неплохо знал, кому-то она чем-то помогла. Один из авторитетов, известный как «лидер» — вообще-то такие титулы у этой публики не в почете, — о ней не распространялся, но давал понять, что она лучше подготовлена, чем любой, кого он знал. Он даже привлек бы Жжёнку к участию в своей группе, преодолев сопротивление большинства.

Он утверждал, что в маскировке ей нет равных.

Как-то вечером она появилась в одной из явочных квартир в крупном промышленном центре Северо-Западных Окраин. Четверо молодых людей, два парня и две девушки, увидели перед собой жирноватую домохозяйку в аляповатой дорогой шубе, при дорогой, когда-то модной, но видавшей виды сумке, с глуповатой улыбкой на лице. Все четверо расхохотались. Она стала для них старшей сестрой, советчицей и наставницей на всю жизнь — это подразумевалось, ибо возврат к так называемой нормальной жизни никем из них не рассматривался.

Эта группа стала одной из наиболее успешных в среде террористов. Она действовала почти десять лет, прежде чем Жжёнка и еще восемь ее товарищей попались полиции. Члены группы всегда проявляли личную храбрость, действовали умело, ловко, быстро. Опасность нужна была им, чтобы ощущать, что они живы. Они причисляли себя к «левым», не особенно интересуясь тем, что это такое, идеологических дискуссий не вели. Политические лозунги звучали в их среде гораздо реже, чем блатной жаргон.

Известности они не искали, но использовали ее, хотя вообще-то предпочитали работать скрытно. Большинство их «подвигов» не стали достоянием репортерской братии.

Чаше всего они шантажировали крупные фирмы или частных лиц с целью получения выкупа. Крупные суммы перечислялись фондам беженцев, выдавались пособия сбежавшим преступникам, стипендиями поддерживались студенты из лагерей беженцев, в разных странах мира снимались квартиры, служившие убежищами нелегалам, входившим в международную сеть. Помогали они и менее удачливым «коллегам» по промыслу. Шантажировали и похищали они и для получения информации, не всегда коммерческой. Так, однажды членам этой группы понадобилась информация военного назначения, и они завладели ею. Естественно, они умели изготавливать всяческие мины, бомбы, адские машины, приторговывали ими. Если кого-то из этих молодых людей спрашивали, почему они не употребят своих талантов на общее благо, спрошенный возмущался: «А чем мы, по-вашему, занимаемся?». Они рассматривали себя как альтернативные органы власти.

Поймали их, как водится, случайно, и здесь не место описывать, каким образом.

Жжёнка и ее товарищи оказались за решеткой, против них выдвинули множество обвинений. Они убивали, но не ради получения удовольствия от убийства. Удовольствие — если этим словом можно описать то зудящее, звенящее возбуждение, которое они ощущали, искали, генерировали сами, приходило не от грубого акта, не в процессе убийства или пытки заложника, а от акта в целом, включая его планирование, подготовку и, конечно, осуществление.

ИНДИВИД ПЯТЫЙ (ТЕРРОРИСТ ДВЕНАДЦАТОГО ТИПА)

Икс родился в богатой семье, если это можно назвать семьей. Основы их состояния закладывались в годы Первой мировой войны на заводах, производящих вооружение. Родители его оба неоднократно вступали в брак, так что детство Икс провел, не зная семьи, проявил себя эмоциональным, склонным к самостоятельности ребенком. Отец его — которого лично он отцом не считал (Икс вообще родственными связями не интересовался и не принимал их в расчет) — пугливый человечек, однако, один из богатейших на планете, умер от сердечного приступа, не дожив до седины. На образовательный уровень Икс не жаловался, им не хвастался, но свободно владел кучей языков, по выговору мог сойти за итальянца, немца, еврея, армянина, египтянина. Да и становился любым из них, в зависимости от потребности.

Такой талантливый и сообразительный молодой человек, разумеется, органически вписался бы в семейную машину смерти, однако не желал шагать ни по каким проторенным тропам.

В пятнадцать он, не отходя от родного очага, попробовал силы в шантаже, действуя при этом в рамках родственных кругов. Проявил себя тонким аналитиком, продемонстрировал холодную расчетливость, безразличие к личным переживаниям других. О людях судил по поступкам, чувства вины не ведал, как будто и слов таких не воспринимал. Людей своего круга тоже не воспринимал, считал их гнилью. Каким-то субститутом семьи стала для него террористическая «сеть».