Читать книгу "Огненная звезда и магический меч Ренгвальда - Сергей Самаров"

На поиски могут уйти годы, однако и это Гунналуга не испугало бы, потому что он и без того многие годы, если не всю свою сознательную колдовскую жизнь, потратил на поиски, переходил от надежды к отчаянию и от отчаяния опять к надежде, но и для осуществления этого поиска опять требуется запас энергии. А где найти новые силы, чтобы старые силы себе вернуть? Подзарядка ему сейчас нужна как никогда раньше. Вся обстановка вокруг настолько обострилась, что без вмешательства магической силы повернуть ее в свою пользу трудно, если возможно вообще. И предпринимать какие-то меры необходимо немедленно, иначе через несколько дней может закончиться даже сегодняшнее состояние, и закончиться плачевно…

Во что превратилась бы его жизнь без привычной магической силы? Мало того, что она стала бы серой и скучной. Но это будет уже не жизнь могучего колдуна. Это будет жизнь гонимого, никому не нужного, ненавидимого всеми существа. Даже те, кто сейчас еще по привычке дрожит от страха при одном его взгляде, пожелают отомстить за свой былой страх и станут гнать его и унижать, уничтожая по частице. Так уж устроен человек, что любит подчиняться силе, но ненавидит эту силу, когда она превращается в слабость, и за счет унижения ослабевшей силы сам себя чувствует сильнее. Человек тогда тоже подпитывается. Человечество в большинстве своем состоит из вампиров. Тех, кто питается кровью, мало. Но вот тех, кто питается чужой энергией, – большинство. Люди всегда сильнее себя чувствуют, если у них есть возможность кому-то показать свою силу, кого-то унизить, обидеть, что-то отнять или даже не отнимать, а просто показать, что всегда имеешь возможность отнять. Это внутренне подпитывает. И одновременно отнимает энергию у более слабых. Особенно ярко все это проявляется в детях. А ведь дети – это существа более естественные и менее ограниченные, чем взрослые, условиями сосуществования среди других людей. Однако потом детское состояние слегка маскируется, переходя во взрослый разум, но все же сохраняется и действует уже автоматически. При этом вампиры не понимают по недоумию, что они во время демонстрации силы не только потребляют чужую энергию, но и свою теряют. Теряют и одновременно подпитываются. И потому они никогда не бывают сильнее, чем вначале. Разве что незначительно.

И только по-настоящему сильные свою силу не выставляют напоказ, не растрачивают по пустякам, потому что не видят в этом необходимости. Они просто сильны, и им этого достаточно. И они свою силу применяют только в случае необходимости. К таким людям энергия стекается сама по себе и дарует им не только силу, но и власть над другими людьми. Подобное притягивается подобным. Сила идет к силе, как богатство к богатству. Это энергетический принцип жизни на земле. Принцип незыблемый, если не вмешиваются посторонние силы, которые умеют отнимать энергию. У властного отнимается власть, у богатого богатство…

Гунналуг свою силу тоже уважал, он ее не растрачивал по пустякам, он был по-настоящему сильным, хотя силу эту применять приходилось часто, и потому энергетика слабела. Однако о том, что он тоже вампир и питается чужой энергией, чужим страхом, колдун не захотел вспоминать, потому что это не вписывалось бы в его концепцию вампиризма. Тогда значило бы, что он не сильный по-настоящему. А он очень хотел таким быть…

Но пока не был, и оттого его охватывало глубокое и черное, как зимняя ночь в открытом море, отчаяние. Самое плохое, что даже мысли о том, каким образом можно преодолеть преграды и подпитаться энергетически, в голове не возникало. Колдун одновременно и спал, и не спал, и это состояние полусна, хорошо знакомое ему ранее, обеспечивало связь с тонкими материями верхнего мира и могло принести подсказку. Однако, чтобы получить подсказку, как многократно случалось раньше, следовало быть полностью успокоенным. А при отчаянии, никак не желающем оставить Гунналуга, успокоению прийти было невозможно…

Гунналуг лежал на полу своей комнаты в черной башне на медвежьей шкуре, когда внизу раздался негромкий голос медного колокольчика. Значит, его зовут… Хоть какое-то дело могло отвлечь от отчаяния и дать успокоение. И потому Гунналуг встал почти с радостью и поспешил на зов. Винтовая лестница была крута, и колдун, памятуя, что какие-то внешние силы ведут на него охоту, спускался быстро, но с осторожностью.

Во дворе стояли четыре стражника.

– Кто-то приехал?

– Мимо едут три десятка конных воинов Дома Синего Ворона…

– Куда едут?

– Возвращаются из какого-то имения, похоже…

– Пусть возвращаются. Нам сейчас люди нужны. И что с того?

– А с той стороны нашего холма сильно каркают вороны. Послать воинов посмотреть?

Воины Дома Синего Ворона в отсутствие старшего ярла подчинялись Гунналугу. Но, хотя карканье колдун и услышал, тем не менее напрягшись, не сумел прочитать тревожных сигналов, которые вороны обычно посылали ему мысленно. Возможно, потеря сил мешала восприятию сигналов, которые все же шли, хотя, возможно, вороны просто нашли какую-то падаль, как бывало прежде, и потому подняли такой гомон…

– Скажите им, я приказал… И сами с ними поезжайте. Вернетесь, сразу доложите… Старуха наша, Торбьерг, у себя?

– Она уже несколько дней на солнце не выходит. Мы ей еду носили. Жива покуда…

– Поезжайте…

* * *

Приход очередного войскового отряда из какого-то поместья заставил ярла Торольфа Одноглазого встать и подойти к окну – слишком шумно было во дворе, и это означало, что там какой-то беспорядок. Вообще вооруженный отряд тихо вступить во двор не может. Доспехи и оружие, сама поступь воинов обязательно издают звуки, которые не слышит только глухой. Но здесь звуки были совсем иные, слышались и окрики, слышался топот ног бегущих людей, а при беге и доспехи гремят громче.

И при первом же взгляде из окна, несмотря на то что смотреть он мог только одним глазом, ярл понял, что без беспорядка не могло обойтись никак. Вместе с семью десятками воинов в имение заявилась собственной персоной жена Торольфа Хельга, мать Снорри. Вот уж кого он не хотел бы видеть в такой напряженный момент, так это ее. И без того слишком много помех встречается в делах, а если еще и мать Снорри встанет на пути, с этим можно вообще не справиться. Однако Хельга уже начала хозяйничать и отдавать команды во дворе. Причем таким тоном и голосом, что суровые и мрачные воины, которые не боялись, пожалуй, никого, кроме Гунналуга, и даже могли себе позволить ярла слушать в половину уха, бросались выполнять приказы вприпрыжку. Похоже, Хельга намеревалась подняться к мужу и начать командовать уже в самом доме. Она вообще не может не командовать. Торольф помнил, как он взял Хельгу молодой девицей из Дома бедного ярла в полуденных норвежских землях и как необузданно радовалась тогда вся родня Хельги. Торольф по наивности посчитал, что радовалась родня удачному союзу. Но уже через месяц понял, что все были так несказанно счастливы из-за нежданного избавления от деспота.

– Здравствуй… – сказала Хельга, врываясь в комнату чуть ли не вместе с тяжелой дверью. – Ты, к сожалению, еще жив в отличие от нашего сына. А должно бы быть наоборот. Естественно, когда дети хоронят родителей, но противоестественно, когда родители переживают детей…