Читать книгу "Иисус. Дорога в Кану - Энн Райс"

Женщины тоже все замечали, не задавая вопросов. Они, кажется, смирились с этим, в отличие от дяди Клеопы и младших братьев, которые будили Иосифа, пользуясь малейшим предлогом.

— Дайте ему отдохнуть, — просила мама.

Тетя Есфирь говорила то же самое.

В глазах мамы стояла печаль, как и в ту ночь, когда мы получили письмо. Однако она была терпелива в своей печали. Ничто не удивляло ее, ничто не тревожило. Она время от времени усаживались рядом с Иосифом, между ним и своим братом Клеопой. Убаюкивала Иосифа на своем плече. Подносила ему воду, когда он начинал беспокойно шевелиться, и не давала другим будить его, хотя они делали это в основном для того, чтобы убедиться, что он еще может проснуться.

Как-то ночью Иосиф пробудился от сна и не смог понять, где он. Как мы ни старались, но так и не смогли объяснить ему, что направляемся на Иордан, чтобы встретиться с Иоанном бар Захарией и его последователями. Иаков даже вынул измятое письмо и прочитал его Иосифу при мерцающем свете.

— Неужели ты думаешь, — наконец сказала моя мать, — что мы повели бы тебя туда, куда ты не хочешь идти? Мы никогда такого не сделали бы. А теперь спи.

Он сейчас же успокоился и закрыл глаза.

Иаков отошел, чтобы никто не видел, как он плачет. Это его отец покидал нас. Да, все мы были братья, однако он был сыном Иосифа и его первой жены, которой никто из нас, за исключением Алфея и Клеопы, не видел. Маленьким мальчиком Иаков сидел у смертного ложа своей матери вместе с Иосифом. И вот скоро уйдет и Иосиф.

Я отошел, чтобы быть поближе к Иакову, и он, успокоившись, сделал мне знак, чтобы я встал рядом. Он был встревожен и вертел головой.

— Не следовало мне настаивать, чтобы он пошел.

— Но ты и не настаивал, — сказал я, — он сам хотел пойти, и завтра, когда взойдет солнце… мы будем уже на месте.

— Однако что же это может значить: один крестит другого, человек не погружается в реку сам, чтобы омыться, как заведено, но кто-то другой… И ты только посмотри на этих солдат! Такие вести взбудоражат этого безрассудного правителя, вот увидишь.

Я знал, ему надо поделиться своей тревогой, чтобы не оставаться с ней один на один: Иосиф умирает. Поэтому я не стал возражать. И скоро он стал спорить об этом с Иасоном, Рувимом, Хананелем, рабби и недавно прибывшим отрядом солдат царя, которые сопровождали богача, ехавшего в великолепно украшенных носилках. Я стоял, глядя на эту многочисленную компанию, расположившуюся на каменистой земле, — и вверх, в темнеющее небо.

Теплый воздух был насыщен сладкими ароматами реки и зеленых болот, я слышал голоса птиц, что гнездятся поближе к воде. Мне нравились эти звуки, сердце трепетало, и я ощущал ту самую тоску, что жила в моей матери. Это была не слишком сильная, но пугающая тоска. Из-за нее самые незначительные и обыденные вещи казались удивительными.

Что-то менялось, и менялось навсегда. Дети, которых сейчас звали, чтобы уложить спать, хотелось ли им того или нет, не замечали перемен, для них это было только приключение, как будто они отправились в путешествие к морю.

Даже мои братья пришли в восторженное состояние, которое они объясняли друг другу как желание покаяться, совершить омовение, даже позволить крестить себя, если на этом будет настаивать Иоанн бар Захария, чтобы потом можно было вернуться к работе с новыми силами.

Во мне же поселилась уверенность. Я не хотел спешить, но и не тащился в хвосте. Я не сетовал по поводу расстояния. Я медленно двигался вперед, навстречу тому, что в конце концов отделит меня от остальных. Я знал это. Я знал, не сознавая, что именно произойдет. И единственные глаза, в которых я видел такое же понимание — и такую же готовность, — были добрые глаза моей матери.

Глава 20

Утром, под серым грозовым небом, мы подошли к большому собранию крестившихся.

Как ни много нас было, мы оказались не готовы увидеть гигантскую толпу, заполнившую оба берега реки и простиравшуюся повсюду, насколько хватало глаз. Многие взяли с собой богато расшитые шатры и циновки, на которых раскладывали еду, тогда как другие, пришедшие со священниками и книжниками, были в разодранных одеждах и угрюмо ждали.

Калеки, нищие, дряхлые старики и даже крашеные уличные женщины влились в эту толпу по дороге.

Всюду мелькали солдаты, и по форме мы узнавали тех, кто состоял на службе у царя Ирода Антипы, и тех, кто служил его брату Филиппу. И было много роскошно одетых женщин в сопровождении слуг, а некоторые сходили с великолепных носилок.

Когда мы наконец увидели Иоанна, толпа затихла, и звуки распеваемых гимнов превратились в далекие отголоски. И здесь и там мужчины и женщины сбрасывали верхнюю одежду и в одних туниках входили в воду, а некоторые мужчины снимали даже их и оставались только в набедренных повязках, приближаясь к величественной фигуре Иоанна и к его многочисленным ученикам.

Повсюду слышался приглушенный шепоток тех, кто исповедовался в грехах, умоляя Господа о прощении, они бормотали так громко, чтобы можно было различить голоса, но не слова, глаза их были закрыты, одежда брошена на камыши. Люди выстраивались в цепочку и входили в реку.

Ученики Иоанна стояли справа и слева от него.

Его легко было узнать. Высокий, с косматыми волосами, разметанными по плечам и спине, он встречал одного паломника за другим. Его черные глаза сияли в сером свете раннего утра, голос звучал низко и перекрывал гул голосов всех, кто был рядом.

— Покайтесь, ибо приблизилось Царствие Небесное, — объявлял он, каждый раз произнося это как будто впервые, и все вокруг подхватывали его слова, и они начинали звучать как песнопение, которое время от времени усиливалось, сливаясь с беспорядочными и непрерывными покаяниями.

Иасон и молодежь остановились позади, сложив на груди руки, и наблюдали. Однако один за другим мои братья подходили, снимая с себя одежду, и заходили в воду.

Я увидел, как Иаков погружается под воду и медленно поднимается, а Иоанн, лицо которого не отразило ни малейшего узнавания, выливает ему на голову воду из раковины.

Иосий, Иуда и Симон придвинулись ближе к ученикам, их сыновья и племянники пошли с ними. Менахем взял за руку маленького Исаака и повел, будто опасался топкой почвы, густых камышей и самой реки, хотя вода доходила всего лишь до колена.

Высокий шатер на четырех резных столбах громко хлопал на ветру, пока серые облака плыли по небу, закрывая солнце. От шатра отделился богатый сборщик податей, которого я встречал по пути на работу и в Капернауме.

Он стоял рядом со мной, глядя на крестителей и крещаемых. Толпа увеличивалась на наших глазах и растекалась влево и вправо.

Из столпившихся позади людей, раздвинув нас в стороны, вышел фарисей, прекрасно одетый, с длинной седой бородой. С ним шли еще два человека — священники, судя по их тончайшим льняным одеяниям.

— По какому праву ты делаешь это? — воскликнул белобородый фарисей. — Отвечай, Иоанн бар Захария. Если ты не Илия, тогда кто ты, что призываешь сюда людей для отпущения грехов? Кто твои ученики?