Читать книгу "Шаги по стеклу - Иэн Бэнкс"

Старуха все время читала. Она катилась по наклонной плоскости, даже взялась учить язык, на котором были написаны кое-какие здешние книги. Квисс отчетливо понимал, что это плохой признак. Она начала сдавать, перестала всерьез относиться к играм. Или, наоборот, стала относиться к ним слишком серьезно; неизвестно, что хуже. Внешние проявления заслоняли ей глубинную суть. Она увлекалась внешней стороной игр, а не их реальным значением, поэтому, вместо того чтобы как можно скорее завершать партию за партией и приближаться к реальной цели, к очередной попытке разгадать головоломку, она начинала вести себя так, будто сами игры, ходы, очевидные решения что-то значили.

Он не собирался сдаваться, но хотел любой ценой стряхнуть чувство обреченности, которое внушали ему обязательные игры, а вместе с ними и эта женщина. Раньше он водил ее по замку, показал ей множество диковинных закоулков и одного-двух чудаков из здешних обитателей (особенно забавлял его парикмахер-неврастеник), но она все чаще уходила бродить в одиночку, потом ей и это надоело (возможно, чего-то испугалась), и она вовсе прекратила свои прогулки.

Сам-то он частенько посещал нижние ярусы и этажи, спускался в кухни и даже ниже, чуть ли не до уровня самой равнины, углублялся внутрь скалистого утеса, на котором стоял замок. Там он тоже видел много непонятного, а ниже определенного уровня замечал подозрительное количество запертых дверей, тяжелых, окованных металлом.

Он сумел сблизиться с несколькими служками, которых посулами и угрозами заставил стать ему провожатыми. Пообещал замолвить за них словечко сенешалю, если будут его слушаться, а если не будут, пригрозил добиться их перевода в каменоломни или на ледорубные промыслы. Кроме посулов и угроз (в равной мере пустых, поскольку на сенешаля он не имел абсолютно никакого влияния), Квисс мог полагаться только на собственное обаяние.

Боязливые существа открыли ему неизвестные уголки Замка Наследия; более того, служки порассказали ему кое-что о себе: они тоже участвовали в Терапевтических Войнах и тоже были изгнанниками, но рангом гораздо ниже, чем он и Аджайи. Под большим секретом они доверили ему тайны своей физиологии; Квисс терпеливо выслушал, хотя никакого секрета для себя не открыл: вскоре после прибытия в замок он растерзал одного их соплеменника, думая выпытать у него правду. У этих горе-вояк вовсе не было тела из плоти и крови; во время экзекуции Квисс обдирал с упрямца бесчисленные слои каких-то одежек, балахон за балахоном, хламиду за хламидой, сорочку за сорочкой, пару за парой толстые, затем тонкие перчатки и крошечные носочки, срывал маску за маской, обнаруживая между всеми слоями клейкую массу, кое-где похожую на силикатный раствор, текучий, но — при резких ударах — хрупкий. Эта жутковатая процедура сопровождалась постепенно затихающими криками несчастного существа. Оторванные клочья сами собой шевелились на полу, будто хотели снова собраться в единое целое, или же с тщетным упорством извивались в пальцах у Квисса.

В конце концов, у него в руке остался только бесформенный тряпичный мешок, похожий на липкий проколотый мячик, из которого сочилась жидкость без цвета и запаха, а все одежки и лоскуты корчились и содрогались на стеклянном полу; их конвульсии приманили стайки светящихся рыб. Тогда Квисс развесил это тряпье на просушку. Оно все еще шевелилось — то ли колыхалось на ветру, то ли было еще живо. Пара ворон нехотя поклевала эти останки. Когда он внес с балкона просушенные лоскуты, чтобы сложить заново, они начали источать тошнотворный запах — пришлось их выбросить.

Однажды он спросил у этих коротышек, готовят ли в кухнях — или в каких-нибудь других местах замка — веселящий напиток. Как он только ни пытался им втолковать: ну, пьяный, хмельной, шибающий в голову? Неужели непонятно?

Служки глазели на него в полном недоумении.

Выпивка, повторял он, сброженная жидкость. Может, в кухнях хоть что-то настаивают, или перегоняют, или выпаривают, чтоб остался спирт, или замораживают, чтоб отделить воду... можно делать из плодов, овощей, зерна... нет? А есть какие-нибудь листья, которые в сушеном виде?..

Коротышки слыхом не слыхивали о таких чудесах. Тогда он подговорил их раздобыть подходящую утварь, чтобы попытаться сварить бражку. Время от времени он встречал их в коридорах и даже был почти уверен, что безошибочно узнает своих подручных. Впрочем, не все служки выглядели одинаково; их можно было различить по разводам пятен на капюшонах, по прожженным дырам на хламидах и, конечно, по сапожкам, цвет которых сразу выдавал род занятий владельца. Те доверчивые существа, которых он приручил, начали выполнять его указания. Они воровали с кухни продукты и выносили под балахонами всякую всячину. Но их попытка соорудить перегонный куб или бродильный агрегат не увенчалась успехом. Служки нацедили Квиссу какой-то жидкости, но его стошнило от одного только запаха; заподозрив дефекты конструкции, он потребовал, чтобы ему дали ее осмотреть, и тут они объяснили, что аппарат установлен в единственном месте, которое скрыто от недреманного ока сенешаля — в крошечном, тесном чулане, куда они уходят на ночлег и куда Квиссу, увы, никак не протиснуться. Перенести аппарат в другое место они наотрез отказались. Сенешаль мог покарать их гораздо страшнее, чем Квисс. Ведь это преступное деяние, вопреки всем правилам, разве не ясно?

Квисс приуныл. Он-то рассчитывал найти здесь хоть какой-нибудь способ одурманить мозги. Но, по-видимому, считалось, что в Замке Дверей реальность настолько причудлива, что нет нужды искусственно ее усугублять. Так сказала бы Аджайи — логично, но не жизненно, можно даже сказать, наивно.

Позднее, по чистой случайности, именно такая возможность ему и представилась — изменять реальность. Но не таким способом, к которому он стремился.

В тот раз он бродил глубоко внизу, намного ниже уровня кухонь и огромного часового механизма. Коридор с голыми сланцевыми стенами был вырублен прямо в утесе, на котором стоял замок. От прозрачных труб на потолке исходило свечение, но кругом все равно было темновато, да вдобавок холодно. Он приблизился к одной из тяжелых, окованных металлом дверей, какие ему доводилось видеть уже не раз, и заметил, что, в отличие от остальных, она слегка приоткрыта. Внутри блеснул свет. Квисс замедлил шаги, убедился, что рядом никого нет, и потянул дверь на себя.

Перед ним открылась тесная комнатушка с низким потолком. Потолок, как и на верхних уровнях замка, был сделан из стекла, в толще которого медленно двигались рыбы-люминофоры самых тусклых видов. Зато пол оказался каменным. Из комнаты вела другая дверь, вырезанная в противоположной стене, тоже деревянная и укрепленная металлическими стяжками. В самой середине комнаты стоял небольшой табурет. Над ним в стеклянном потолке зияла круглая дыра.

Квисс огляделся. Ни в том, ни в другом конце коридора не было ни души. Он проскользнул внутрь и заметил, что на самом-то деле дверь запирали, но неудачно: выдвинутый язычок замка не вошел в прорезь. Придержав за собой створки, он прикрыл их как можно плотнее. Теперь можно было оглядеться вокруг.

Дальняя дверь оказалась надежно запертой. Если не считать табурета под дырой в потолке, комната была пуста. Точно такие же табуреты использовались на кухнях, чтобы низкорослые кухонные служки могли дотянуться до плит, столов и лотков. Отверстие — такого размера, что в него только-только можно было просунуть голову — казалось совершенно черным, словно незримая преграда заслоняла свет, излучаемый рыбами. Дыру, выстланную не то мехом, не то перьями, окружало размытое кольцо диаметром около метра. Квисс осторожно приблизился и залез на табурет.