Читать книгу "Ржавый меч царя Гороха - Андрей Белянин"

— Вообще-то я еду туда не как мужчина, а как представитель власти.

— Ну-ну…

— В смысле? — уточнил я.

— В позапрошлом годе в монастыре святой Пургении трое бояр по указу царскому были, — опережая Ягу, решил вставить слово и стрелецкий сотник. — Так монашки их скалками избили, бороды ножницами обрезали, а самих в золе и навозе изваляли да в одном исподнем за ворота взашей вытолкали!

Я недоверчиво поднял бровь на бабку, та сурово кивнула.

— Разберёмся. В конце концов, не могут же они поднять руку на милицию. Я Митю попрошу, он им ворота лбом поломает.

— Сперва я пойду, — решительно высказалась глава нашего экспертного отдела. — А коли тока какую грязную ложь замечу, так сразу знак подам, тогда уж и ты власть прояви. Ежели с двух сторон их зажмём, так небось расколются…

— А если нет?

— Ну тады… ой! Я-то вырвусь, мне они ничего не сделают, а вот тебя, касатик, могут и обесчестить. С них станется…

— Это как? — невольно похолодел я, поскольку, честно говоря, представить себя обесчещенным в женском монастыре было как-то противоестественно…

— Ты чего загрустил, соколик?

— Я? Я это… нет, всё в порядке, я в норме, так, задумался на минутку… А чего ж у них всё так сурово-то?

— Мать настоятельница там зверствует, — опять влез Еремеев. — Говорят, она по молодости аж на всё Лукошкино гремела, свой дом свиданий содержала на Лялиной улице. Теперь о душе вспомнила, ну и потому строга ко всем сверх меры…

— Твоя правда, Фома Силыч, — серьёзно подтвердила Баба-яга. — Кто по молодости милой греховодил неслабо, тот, бывает, в годы зрелые в такую аскезу впадает, что сам Христос на небесах очи от изумления таращит. В делах личной веры нет краю глупости человеческой…

Мы с Фомой согласно покивали. У каждого был свой опыт столкновения с религиозным фанатизмом. Еремеев, как я знаю, вообще священнослужителей не особо жаловал, а я вырос в нерелигиозной семье, где из церковных праздников помнили только Пасху и Рождество. Причём Пасха была важнее, на неё яйца красили. Рождество лично для меня обозначалось лишь традиционным показом по телевизору популярной сказки Гоголя.

Но это всё отвлечённые умствования, а за берёзками уже мелькали красно-коричневые стены далёкого монастыря. Честно говоря, я в таких церковных общежитиях ни разу не был, ну, быть может, кроме общеобразовательной школьной экскурсии в Даниловский монастырь в Москве. В той Москве, которая в будущем, откуда меня выкинуло и вряд ли когда вернёт, но речь опять-таки не об этом. Наверное, я просто нервничаю, раз так много говорю.

Короче, с той школьной экскурсии я запомнил, что на монахов невежливо показывать пальцем, что не стоит задавать глупых вопросов типа: «А ряса это платье или халат?» и нельзя бегать взад-вперёд, крича: «Смотрите, на иконе мужик с головой собаки!» Впрочем, в большинстве случаев детям многое прощается…

— Ну вот и прибыли, слава тебе господи, — зачем-то перекрестилась Яга, когда Еремеев, натянув поводья, остановил кобылу у крепких морёных ворот, врезанных в толстую кирпичную стену с бойницами.

Не монастырь, а прямо-таки боевая крепость какая-то. Причём с неоднократными следами осады и попыток взятия…

— Не стучать! — сразу осадила ретивого сотника моя бдительная домохозяйка. — Покуда внутрь не войдём, обоим стоять молча по стойке «смирно», очи долу и шапки долой. Тута уж я, старая, переговоры вести буду…

Еремеев послушно стянул стрелецкую шапку с опушкой, а я, наоборот, непонятно на что обиделся, вылез из телеги, отряхнул соломинки с мундира и поправил фуражку. Баба-яга покосилась на меня неодобрительным взглядом, но ничего не сказала. Подошла к воротам, согнулась едва ли не в поясном поклоне и так замерла. Через пару минут маленькое окошечко в левой створке распахнулось на ширину воробьиного крыла, и строгий женский голос спросил:

— С чем пожаловали в тихую обитель сию? Почто мирный быт монаший тревожите?

— К матушке настоятельнице, почтенной Февронии, за советом, нижайше кланяемся, — неправдоподобно-елейным голоском пропела Баба-яга.

— А подарки монастырю привезли с пожертвованиями?

— Ужо опосля не поскупимся, не извольте сомневаться.

— Матушка ноне не принимает. На молитве она, — после секундного размышления оповестил тот же голос, и окошко закрылось.

У меня что-то окончательно перемкнуло в голове, я шагнул вперёд, отодвинул бабку и, дважды саданув в оконце кулаком, зарычал:

— Откройте, милиция!

Моя домохозяйка только мяукнуть и успела. Как-то сразу повисла такая неприятная тишина. Я причины не понимал, поэтому за поддержкой обернулся к Еремееву и был опять-таки удивлён его резкой бледностью. Потом поднял глаза наверх и замер…

Из бойниц на меня смотрело не меньше двух десятков полновесных стрелецких пищалей. Осталось хоть кому-нибудь скомандовать: «Залп!» — и фарс с похоронами участкового перейдёт на уровень оптимистической трагедии.

— Что ты там сказал, покойничек? — нарочито медленно, с придыханием, протянул женский голос.

— Откройте, мили… — Я прокашлялся, волевым усилием убрав горловой писк, и твёрдо повторил: — Откройте, милиция!

— Ах вот оно, значит, как… — угрожающе прогудели из оконца. — Ну тады заходи, раз милиция!

Фома Еремеев громко икнул и надел шапку. Стволы пищалей дружно убрались назад в бойницы. Яга нервно перекрестилась слева направо, по католическому образцу. Я же просто улыбнулся им обоим, надеясь, что никто не заметил, как у меня дрожат колени.

Ворота медленно и торжественно распахнулись, нам навстречу вышла группа смиренных монашенок, с ног до головы одетых во всё чёрное. Возраст определить было трудно, все стояли опустив головы, кроме одной пожилой толстухи, державшейся с нагловатой властностью.

— Неужто сам сыскной воевода к нам пожаловал?

— Мы по делу, — козырнул я.

— Да нешто кто в женский монастырь за развлечениями ходит?

— Матушка Феврония, — с пониманием кивнул я, — мы могли бы поговорить? У нас тут кое-какие проблемы в столице, и мы хотели бы задать вам пару вопросов. Без протокола, естественно…

— Догада-а, — широко улыбнулась настоятельница. — Ну, заходи тогда, посидим, о делах наших грешных побеседуем. Бабушке твоей тоже в обитель путь не заказан, а вот стрелец-молодец за воротами подождёт, кобылке вашей роздыху даст.

— Но мы все из одного отделения и…

— А иначе не бывать меж нас разговору! — отрезала матушка Феврония и, не оборачиваясь, пошла на монастырский двор.

Монашенки кинулись бодренько запирать ворота, так что мы с Ягой едва успели проскользнуть внутрь. Еремеев крикнул мне вслед, чтоб я не беспокоился, а уж он, сколько надо, подождёт. Уже спасибо, потому что этот подозрительный монастырь будил в моей душе самые мрачные предчувствия.