Читать книгу "Врата судьбы - Агата Кристи"

– Перепись может оказаться весьма полезной, если тебеизвестна точная ее дата, – заметил Томми.

– Ты хочешь сказать, что можно это проверить?

– Ну конечно. Если речь идет о каком-то конкретном человеке,это совсем нетрудно сделать.

– Они вспомнили, что в тот вечер шел разговор о МериДжордан. Все говорили о том, как она им раньше нравилась, какой славнойдевушкой она казалась. Они никогда в жизни не поверили бы… ну, ты же знаешь,что говорится в таких случаях. А потом еще: «Она же наполовину немка, нужнобыло хорошенько подумать, прежде чем ее нанимать».

Таппенс поставила перед собой чашку кофе и поуютнееустроилась в кресле.

– Что-нибудь важное? – спросил Томми.

– Ничего особенного, – ответила Таппенс. – Впрочем,возможно, что-то и есть. Во всяком случае, им это было известно. Большинство изних слышали эту историю от своих старших родственников или еще от кого-нибудь.Рассказывались всякие случаи о том, как куда-то прятали или где-то находиликакие-то вещи. В частности, о чьем-то завещании, спрятанном в китайской вазе.Что-то говорилось об Оксфорде и Кембридже, хотя не понимаю, как можно что-тоспрятать в Оксфорде или Кембридже. Весьма маловероятно.

– А может, у кого-то был племянник-студент, – предположилТомми, – который и увез нечто важное в Оксфорд или Кембридж.

– Возможно, конечно, однако маловероятно.

– А о самой Мери Джордан что-нибудь говорилось?

– Только на уровне слухов – о том, что она была немецкойшпионкой. Никто не знал ничего определенного, только слышали – от тетушки,бабушки, мамашиной кузины, от приятеля дядюшки Джона, который служил во флоте инаверняка все знал об этом деле.

– А о том, как она умерла, говорили?

– Причиной ее смерти считали наперстянку, которую по ошибкеприняли за шпинат. Все отравились, но остались в живых, а она умерла.

– Интересно. Та же самая история, только другой антураж.

– Слишком много высказывалось разных соображений, –продолжала Таппенс. – Одна из женщин, – кажется, ее зовут Бесси – сказала: «Яоб этом слышала только от моей бабушки, она иногда об этом рассказывала, но всеэто случилось задолго до нее, и я уверена, что она что-нибудь да напутала».Понимаешь, Томми, когда все говорят одновременно, то невозможно ничего понять,все путается. Много говорилось о шпионах, об отравлениях во время пикника и такдалее. Я не могла выяснить точную дату происшедшего – кто же может точноназвать дату, если он услышал эту историю от своей бабушки. Если она говорит:«В то время мне было шестнадцать лет, и я была просто потрясена», ты не имеешьни малейшего понятия о том, сколько ей лет сейчас. Возможно, она скажет, что ейдевяносто – старушки после восьмидесяти любят прибавлять себе лишние годы, – авот когда ей семьдесят, она непременно скажет, что ей пятьдесят два.

– Мери Джордан, – задумчиво проговорил Томми, цитируяАлександра Паркинсона, – умерла не своей смертью. Он что-то подозревал.Хотелось бы знать, не сообщал ли он о своих подозрениях полиции.

– Ты имеешь в виду Александра?

– Да. Вполне возможно, что он слишком много болтал и потомуумер сам. От него ведь очень многое зависело, верно?

– Мы знаем точную дату его смерти, потому что она указана намогильной плите. Что же касается Мери Джордан, то мы до сих пор не знаем, когдаона умерла и почему.

– Но в конце концов узнаем, – сказал Томми. – Если составитьсписки разных имен, с указанием дат и прочих сведений, то просто удивишься.Удивишься, сколько можно узнать, сопоставляя различные данные и случайныереплики.

– У тебя так много полезных знакомых, – с завистью заметилаТаппенс.

– У тебя тоже.

– Да нет, не так уж много.

– Как же не много? Они у тебя действуют, – сказал Томми. –Ты отправляешься в гости к старушке, взяв с собой книгу дней рождения. Потом яузнаю, что ты виделась с кучей стариков и старушек в доме для престарелых – иликак он там называется – и узнала все, что случалось во времена их бабушек –родных и двоюродных, какого-нибудь крестного, дядюшки Джона, а может быть, истарого адмирала, который рассказывал истории о шпионаже. Дай только зацепитьсяза какую-нибудь дату, что-то узнать и уточнить, и – как знать? – что-нибудьможет получиться.

– Хотелось бы выяснить, кто были эти студенты, которыечто-то там спрятали в Оксфорде или Кембридже.

– На шпионаж это не похоже, – заметил Томми.

– Нет, не похоже, – согласилась Таппенс.

– А что, если обратиться к докторам и старым священникам,попробовать их расспросить? – предложил Томми. – Впрочем, не думаю, что этоспособно нас куда-нибудь привести. Слишком все это далеко, а нам почти ничегоне известно. Мы не знаем… Кстати, Таппенс, больше с тобой ничего подозрительногоне случалось? Были еще попытки?

– Ты хочешь спросить, не покушался ли кто-нибудь на моюжизнь за последние два дня? Нет, никто не покушался. На пикники меня неприглашали, тормоза у машины в полном порядке, в кладовке, правда, имеетсясредство для борьбы с сорняками, но банка даже еще не откупорена.

– Айзек держит ее под рукой, с тем чтобы угостить тебя,когда тебе захочется съесть бутерброд.

– Бедненький Айзек, – сказала Таппенс. – Не нужно так плохоговорить о нем. Он становится моим лучшим другом. Кстати, интересно… это мненапоминает…

– О чем напоминает?

– Не могу вспомнить. Когда ты говорил про Айзека, мневспомнилось…

– О господи, – вздохнул Томми.

– Про одну старушку говорили, – сказала Таппенс, – что онакаждый вечер перед сном все свои драгоценности складывала в перчатку. Кольца,серьги и все прочее. А про другую говорили, что она пользовалась миссионерскойкопилкой. Знаешь, есть такие фарфоровые штуки со специальной этикеткой «Дляпадших и заблудших». Однако деньги, разумеется, предназначались отнюдь не дляпадших и заблудших. Она опускала туда пятифунтовые бумажки, копила их на черныйдень, а когда копилка наполнялась, покупала себе другую, а старую разбивала.

– А пять фунтов наверняка тратила, – заметил Томми.

– Вполне возможно, что так оно и было. Моя кузина Эмлин,бывало, говорила: «Никто не станет красть у падших и заблудших, а также умиссионеров. Если кто разобьет такую копилку, кто-нибудь непременно этозаметит».

– Не попадались ли тебе старые проповеди среди книг, когдаты их разбирала?

– Нет. А что?