Читать книгу "Проблема с Джейн - Катрин Кюссе"

— Что это? — спросила Джейн.

— Роза.

— От кого?

— От таинственного поклонника, полагаю.

— Это ты ее принес?

— Ты видела меня с розой?

Джейн взяла цветок и посмотрела на коврик. Никакой сопроводительной записки.

— Скорее всего, какой-нибудь сосед, который знает, что я уезжаю.

Такое объяснение было правдоподобным. Но после ее признаний роза казалась лишним доказательством ее чрезмерной популярности. Они смущенно молчали, пока она открывала дверь. Гостиная была залита ярким солнечным светом.

— Как светло! — воскликнул Франческо.

— Действительно, ты ведь никогда у меня не был во второй половине дня. Вот увидишь, здесь очень хорошо одному.

Она принесла свои чемоданы и ноутбук. Закрыв дверь, протянула ему ключи. Франческо взял самый тяжелый чемодан и спустился по лестнице вслед за ней.

— И простыни, и полотенца чистые. За покупками лучше ходить на Линден-стрит. А всевозможные пиццерии ты найдешь на Колумбус-стрит.

— А все похоронные бюро на площади Колумба.

Джейн засмеялась. Франческо показал ей на три похоронных бюро рядом с ее домом. Она никогда не видела, чтобы кто-либо заходил туда или выходил оттуда. Он предположил, что эти заведения служат мафии для отмывания денег.

Франческо припарковал машину перед невысоким зданием из светлого кирпича, на котором был установлен сине-белый рекламный щит «Connecticut Limousine». Они поцеловались. Не так пылко, как это следовало бы сделать перед столь долгой разлукой. Впервые в их отношениях появилась сдержанность.

— Удачи тебе, — проговорил Франческо.

— Спасибо. И тебе тоже.

По дороге в аэропорт и в самолете, летевшем в Чикаго, Джейн больше не вспоминала о встрече в Нью-Йорке. Ее полностью занимали мысли об обеде с Франческо и о неприятном расставании.

Проведя три чудесных летних месяца с Эриком, два из которых они прожили в своем доме на Пич-стрит, Джейн переехала в небольшую квартиру, более уютную для одного и расположенную рядом с университетом. Они без труда сдали свой красивый дом квартирантам: молодому преподавателю экономики, у которого была неработающая жена и двое детей. После отъезда Эрика Джейн страшно скучала, думая все время о том, как бы сложилась их жизнь, если бы Хью Герринг не погиб в авиакатастрофе. На третий день она случайно встретилась в фойе университета с Франческо. Они радостно обменялись приветствиями, словно долгая летняя разлука еще сильнее скрепила их дружбу. Джейн проводила Франческо к его машине. По дороге он сообщил ей, что Тереза ждет ребенка. Эта новость потрясла Джейн: все лето она надеялась, что тоже забеременеет. Однако она искренне обрадовалась и поздравила Франческо, умиляясь тому, каким гордым он выглядел. Франческо отвез ее домой, и Джейн пригласила его поужинать. В одиннадцать вечера он поехал в Нью-Йорк. И дальше, в течение всего семестра, они практически больше не расставались. Сердце Джейн переполнялось радостью и теплотой, когда в конце длинного рабочего дня, заполненного лекциями и административными делами, в дверь ее кабинета просовывалась голова Франческо и она видела его круглые щеки, живые глаза через стекла очков в тигровой оправе, его добродушную улыбку, — единственное человеческое лицо на всем факультете. Тереза хотела, чтобы Франческо жил с ней в деревне на юге Севильи, где она унаследовала дом от своей бабушки. Но он там задыхался, как и Джейн в Айова-Сити.

Три раза в неделю они обедали или ужинали в Олд-Ньюпорте, а почти все уик-энды Джейн проводила у него дома в Нью-Йорке. Окна его квартиры выходили на Вашингтон-сквер. Днем там полно было хиппи, бренчащих на гитарах, и темнокожих подростков, танцующих под магнитофонные записи рэпа. Вечером, после половины двенадцатого, полицейские устанавливали на всех входах синие ограждения, затем медленно объезжали парк, крича в мегафон: «На сегодня парк закрыт». Иногда Франческо передразнивал их посреди бела дня, имитируя гнусавый голос, усиленный мегафоном. У него уже не хватало терпения каждый вечер слушать одну и ту же фразу, повторявшуюся раз тридцать за полчаса до полуночи. Он даже написал статью в «El pais» о том, как новый мэр-республиканец Джулиани воплощает в жизнь платоновский идеал Справедливости и Красоты, силой очищая скверы Манхэттена.

Приезжая на выходные к Франческо в Нью-Йорк, Джейн часто шла пешком от Большого центрального вокзала до белой арки Вашингтон-сквера. За эти сорок минут ходьбы по Пятой авеню она испытывала такой же душевный подъем, какой чувствует археолог, найдя в пустыне осколок глиняной посуды, возвещающий о том, что так долго разыскиваемое древнее захоронение вот-вот будет найдено. Ей особенно нравился район Вест-Виллидж, его утопающие в зелени улицы, по обеим сторонам которых возвышались красивые дома. Внезапно ее взору открывался бесконечный небосвод и водная гладь Гудзона. Любуясь заходом солнца до тех пор, пока оранжевый шар полностью не исчезал за горизонтом, Джейн, облокотившись на перила, стояла на мосту, глядя на дорогу, которую захватили бегуны, велосипедисты и любители покататься на роликовых коньках. Башни Всемирного финансового центра, казавшиеся розовыми в лучах заходящего солнца, выделялись на фоне ярко-синего неба. Джейн вдыхала запах моря. «Моря? Не преувеличивай, — возражал Франческо, — это всего-навсего грязная речушка. Хочешь действительно почувствовать запах моря — поезжай в Испанию!»

В Девэйне все считали их любовниками. Даже Эрик однажды не выдержал и сказал, что ему надоело слушать, как она без конца расхваливает Франческо. Складывалось впечатление, что никто не может поверить в платонические отношения между мужчиной и женщиной, если только мужчина не гомосексуалист. Возможностей для интимной связи у них было предостаточно, учитывая, что Джейн ночевала у Франческо всякий раз, когда приезжала в Нью-Йорк. Она разгуливала перед ним в ночной рубашке, он — в пижаме. Словно брат и сестра. «Знаешь, почему фараоны женились на своих сестрах? — заметил как-то Франческо. — Потому что нет ничего прекрасней, чем заняться любовью с сестрой». Они сами шутили над собой. В их отношениях не было ничего двусмысленного, ничего запретного.

До сегодняшнего дня. До того, как Джейн вдруг захотелось сделать ему признание. «Я втрескалась, хи-хи-хи». И где она только взяла это слово? Такое старомодное и вульгарное.

Ей даже в голову не пришло, что Франческо может приревновать ее. Об этом не могло быть и речи. Испанец, католик, а значит — высоконравственный человек.

На его месте любой мужчина отреагировал бы подобным образом. Вот чего опасаются все мужчины: в каждой женщине есть чуточку от Далилы, готовой остричь волосы спящего мужа и предать его в руки врагов.

Допустим, Джейн не переспала с Торбеном. Но ведь это она сама позвонила ему, в чем не осмелилась признаться Франческо. Тот факт, что женщина звонит мужчине — даже без задней мысли, — говорит о многом. Достаточно вспомнить, с какой тщательностью она выбирала себе наряд. И с каким воодушевлением садилась в поезд, отправлявшийся в Нью-Йорк. А какое удовольствие испытала, столкнувшись нос к носу с Дюпортуа, который не смог скрыть своего удивления: так хорошо она выглядела. И как счастлива она была вечером, сидя в поезде, увозившем ее в Олд-Ньюпорт со всеми ее воспоминаниями: эти незнакомые губы, мелкие зубы, необычное и приятное прикосновение его усов, незнакомые, скользящие по ее телу руки, пытающиеся раздеть ее прямо на улице, несмотря на декабрьский холод, горячие ладони, страстно сжимающие под бюстгальтером ее грудь, и что-то твердое, упирающееся ей прямо в живот, и поцелуи, поцелуи, поцелуи, долгие поцелуи взасос. И как потом она была довольна собой: такая молодая и такая сексуальная!