Читать книгу "Сломанная роза - Кирилл Казанцев"

Процессия подалась за угол — такое впечатление, что мужчина с женщиной выгуливали собачку. А та постоянно норовила сорваться с поводка. В окрестных зданиях загорался свет, тревожно перекликались люди. Вадиму на это было плевать! Он гнал ничтожное существо по дорожке — мимо облетевшего садика, к решетчатой ограде, в которой выделялась калитка. Она была заперта, Андроник вцепился в решетку обеими руками, завыл, как на похоронах. Проблема решалась короткой очередью — калитка распахнулась, и жертва с воплем вывалилась наружу. Вадим перешагнул за ограду, безжалостно схватил его за волосы, поволок с ускорением. Отпустил в свободный полет — и депутат закувыркался по мощенной плитками дорожке, нисходящей к водохранилищу. Метнулся в сторону, но вдогонку полетели пули, и он шарахнулся обратно на тропу. Процессия спускалась к штормовому морю между вывороченными пластами глины, мимо молодцеватых сибирских сосен — в глухом молчании, периодически перемежающемся автоматными очередями. Депутат уже сообразил, что ему хотят уготовить, извивался, едва не выворачивался наизнанку, бессвязно умолял пощадить. Но Вадим был непреклонен. Когда тот тормозил, он бил его ногой, и депутат на карачках двигался дальше, оглашая ветреное пространство тоскливым воем. Уже мерцал крутой обрыв, усеянный кустами и поперечными разрезами — пологого спуска к воде в этом месте не было. Пляж Берегового располагался немного в стороне. Вадим ускорялся, изводил патроны, наставляя негодяя на путь истинный. Тот взревел, когда до обрыва остались считаные метры, забился в припадке — с него уже практически сползли изгаженные трусы.

— Не надо, я прошу вас, я все сделаю… У меня есть много денег… — причитал он.

— Прыгай! — Вадим огрел депутата по челюсти и вскинул автомат. Тот стоял на корточках, издавал непотребные звуки, струйка текла изо рта. Вадим открыл огонь. Депутат отпрянул — еще чуток, и перебило бы руки. Так и двигался скачками, гонимый свинцом, вырывающим фонтанчики вокруг его трепетных конечностей. А когда он подпрыгнул, чтобы броситься в обход, и будь что будет, под ногами уже ничего не было. Он шатался, надорванно вопил, изогнулся, видимо, собрался воспарить — и полетел вниз по замысловатой траектории!

— Обалдеть, — восхищенно пробормотала Кира. — Пьяный Карлсон в небе над Стокгольмом…

Вадим застыл над обрывом. Он не чувствовал ни ветра, ни холода. Только мстительное возбуждение — оно струилось по жилам, как хороший коньяк. Под обрывом не было ни глины, ни камней. Повсюду вода — бурлила, пенилась, подмывала обрыв и в обозримом будущем могла его обрушить. Волны агрессивно шли на приступ, волокли какие-то коряги, ветки, стволы деревьев, с грохотом разбивались об обрыв. Но вот мелькнуло что-то инородное в воде — орущая голова, замельтешили конечности. Жив, курилка…

— И что мы тут торчим, как памятник? — критично заметила Кира и тоже опасливо перегнулась через обрыв, взяла Вадима за локоть — что не вызвало с его стороны отторжения. — В поселке шумят, прибыла полиция, скоро эти люди разберутся, в какую сторону надо бежать…

Он тоже слышал, как ревут сирены, кричат люди. Но стоял, оцепеневший, на промозглом ветру, смотрел вниз.

— Смотри-ка, всплыл, — удивленно заметила Кира, наблюдая, как человек и депутат борется со стихией. — К берегу плывет… Накупался, что ли? Может, побежим уже?

— Помолчи, — пробормотал Вадим.

— Времени нет молчать. — Кира обернулась и ахнула. Ночную мглу озаряли гирлянды светлячков. Сотрудники полиции и вневедомственной охраны метались по участку. Кажется, нашли «расстрелянную» калитку, кричали, созывая толпу, устремлялись к морю.

— Пошли, пошли, — торопила Кира, отталкивая его от обрыва. — Дай человеку умереть своей смертью…

— Перебьется… — рычал Вадим. — Он умрет моей смертью… Они все умрут моей смертью… Эти вурдалаки так старались, что я их заботу вовек не забуду, мамой клянусь…

— И прекрати мне эту блатную романтику… — Она решительно его толкнула, выводя из остолбенения. Вадим опомнился, схватил Киру за руку — ведь жизнь еще не кончилась, нет? — потащил ее к ближайшему поперечному разлому, спрыгнул, подхватил, поволок в глухие дебри…

Они лежали в узкой расщелине, заваленные «дарами природы» — их одарило после того, как они сбили часть обрыва, чтобы запрыгнуть в эту теснину. Пришлось прижаться друг к дружке — либо так, либо одному из них сдаться. Накрапывал дождик, под боком громоздились голые кусты и камни, кричали люди — романтики в этом деле действительно было с избытком! Они не могли даже шевельнуться — любое движение повлекло бы новую осыпь, а полицейские уже толпой выбегали к морю, бренчало оружие. Покатились камни, кто-то спрыгнул в разлом, чертыхался, вяз в сыром месиве из глины и мелких камней. Он ругнулся уже конкретнее, когда насадил форменную куртку на шип, включил фонарик, осмотрелся. Вадим уже готовился схватить «следопыта» за ноги, но пронесло, гарант спокойствия «добропорядочных» граждан уже выбирался из оврага. А в стороне надрывались глотки. Мимо пробежало целое отделение. Эпицентр событий, похоже, смещался. Временами сквозь гомон людей прорывался истошный знакомый визг.

— Вытащили рыбку… — выдохнула Кира. Ее блестящие глаза упирались в нос Вадиму. Становилось как-то неловко, что он сегодня не побрился. — Благодаря твоим стараниям это чучело превращается в комнатное растение…

— Недолго ему осталось, — проворчал Вадим. — Ты лучше не поминай про «святое семейство» — как слышу про них, так трясусь…

— А ты редкая птица, — задумчиво изрекла Кира и как бы ненароком прижалась щекой к его щетине.

— Звучит как «редкая сволочь»… — он вздрогнул.

— Да нет, не совсем… Ты отчаянный парень, Вадим Платов, — вздохнула Кира. — Не сказать, что мне это очень нравится… Ты в детстве в зоопарке крокодилам носики не чесал?

Их чуть не завалило, но опасность миновала. Вдалеке переругивались люди, хрипел депутат, осознавший себя живым и пока при власти. Он вопил, что преступники еще здесь, их нужно непременно схватить, оцепить поселок, проверить каждый пень — но людей на берегу с каждой минутой становилось меньше. А ведь действительно романтика… Вадиму не хотелось вылезать из ямы, в ней было лучше, чем где-нибудь еще. Временами он проклинал себя, что все реже думает о своей Наде, ее образ отдалялся, одевался в туман. Он думал о мрачноватой женщине с едким чувством юмора, уставшей, замученной жизнью, живущей до знакомства с ним лишь яркими воспоминаниями. Он ждал ее каждый день в своей берлоге, считал часы, минуты до ее прихода. А когда она была рядом, все проходило. Словно так и надо. Как будто она обязана быть вместе с ним. А вот сегодня, в сырой расщелине, в критической близости от женского тела он снова заволновался… Она испустила прерывистый вздох, поцеловала его в щетину — не сильно, просто прикоснулась губами, пометив часть щеки, потом другую. И там, где она касалась, кожа немела, становилась мертвой…

— Это что-то значит, Кира Владимировна? — прошептал он.

— Абсолютно ничего… Заткнись, пожалуйста…

Дыхание перехватило, забурлил, занервничал организм. Он судорожно искал ее плечи, пытался обнять. А она искала его губы. Он задыхался, давно он не испытывал ничего подобного, жадно открывал рот, целовал ее везде, куда попадал. Он заводился, сердце сорвалось, помчалось, он не мог поверить, что такое возможно с женщиной, которая зареклась его убить. Ведь она ему страшно нравится! И плевать, что этим он предает собственную память. Нет, не плевать, это очень досадно! Но ладно. Она дышала прерывисто, глаза закатывались, руки, прижатые к его груди, то отталкивали его, то искали, чтобы вернуть, она сама отказывалась верить, что с ней такое возможно…