Читать книгу "Кобра - Валерий Горшков"

Так что в целях максимальной безопасности предприятия я выдержал долгую паузу после отхода поезда от Печор. И, как выяснилось, не напрасно. Когда я снова вышел в коридор, он был пуст. Ни Сашка, ни его скуластый напарник больше не маячили перед дверью курьерского купе.

На всякий случай я выждал еще пять минут, потом осторожно выглянул снова. Никого. Пора!

Мне понадобилось не больше полминуты, чтобы достичь нужной двери, нагнуться, приставить надетый на распылитель отрезок шланга к решетке, выпустить содержащийся в баллончике газ, а затем перебежать в тамбур. Береженого бог бережет. Я не хотел впасть в кратковременную летаргию вместе с курьером и его телохранителями, по чистой случайности глотнув созданного израильтянами усыпляющего газа.

Время ожидания тянулось ужасно медленно, однако я предпочитал не торопиться. И лишь когда до прибытия в древний Псков оставалось всего минут сорок пять, я решил, что пора переходить ко второй части операции, вновь приблизился к купе и приложил ухо к двери. Тишина. Тогда я громко постучал. В ответ – ни звука. Дрожащей от напряжения рукой я достал из кармана проводницкие гранки и разблокировал запертый изнутри примитивный замок. Дверь бесшумно отъехала в сторону, и у меня на миг потемнело в глазах – так сильно подпрыгнуло давление. В ушах стоял нестерпимый гул, я слышал каждый удар своего взбесившегося сердца и бурный, словно горный поток, бег крови по венам.

Все трое пассажиров купе спали мертвым сном. Курьер и громила с квадратной челюстью – откинувшись назад и привалившись затылками к мягкой спинке сиденья, справа от меня. На коленях блондина покоился отделанный серым пластиком несгораемый кейс, как всегда – пристегнутый «браслетом» к запястью его левой руки. Сашка Жук с тихим сапом давил на массу на сиденье слева, положив руки на столик и оперевшись на них щекой. Рядом стояли пустая бутылка из-под минеральной воды и лежал пистолет Стечкина в кожаной кобуре. Достаточно было взглянуть на лица спящих, чтобы понять – отключились ребята капитально. Ни один из спящей троицы не пошевелил бы даже мизинцем, не дрогнул веком, рвани я сейчас в купе шумовую наступательную гранату!

Мокрой, слегка дрожащей ладонью я дотронулся до гладкой поверхности кейса и почти физически ощутил, как перекатываются, шелестят внутри зеленые американские деньги. Будь у меня сейчас инструмент, чтобы перекусить цепочку из специальной высокопрочной стали, и все это фантастическое богатство через мгновение могло быть мо… могло стать нашим с Катей. И все, что нам оставалось бы сделать – это дождаться открытия представительства «Вест Юнион», сдать бабки ошалевшему клерку, доехать до аэропорта, сесть в самолет на рейс «Пан Ам» и поздравить себя с успешным завершением опасной авантюры. В том, что в следующий раз все сложится именно так, я уже не сомневался ни на йоту. Репетиция ограбления прошла просто блестяще! Как бы в подтверждение нашей маленькой удачи, я похлопал спящего курьера по щеке и тихо сказал, не в силах сдержать торжествующей улыбки:

– Спи, дружок, спи… Еще не время просыпаться… Баю-баюшки-баю! Нам тревоги по…

И тут за моей спиной вдруг неожиданно послышался показавшийся мне невероятно громким, словно выстрел из пушки, звук открываемой двери. К счастью – не этого купе. Одного из соседних. Я застыл соляным столбом и перевел дух лишь тогда, когда приглушенные мягкой ковровой дорожкой шаги стихли где-то в районе туалета и раздался хлопок закрывшейся двери в тамбур. Вот и он, тот самый случайный ночной курильщик. Застань он меня сидящим на корточках перед дверью, с «дезодорантом» в руке – и вся затея теоретически могла накрыться медным тазом. Но сегодня мне определенно везло. Не стоило злоупотреблять этим подарком судьбы. Пора было сваливать.

Кажется, я не слишком точно рассчитал время. «Балтика» начала медленно, но вполне ощутимо сбавлять ход, а в окнах стали все чаще мелькать желтые фонари и светящиеся где-то вдали окна жилых домов. Глухой лес сменился утопающими в ночном мраке строениями, один за другим проносились железнодорожные переезды со шлагбаумом, мерцающими красными глазами предупредительного семафора и неизменными будками, и я понял, что с минуты на минуту наш поезд прибудет на станцию Псков.

Я выскочил в коридор, запер гранками дверь и нырнул в свое купе. Состав уже вовсю лязгал сцепкой, тормозил, скрипя колодками, а проводница, судя по звукам, вышла из своего закутка в рабочий тамбур, чтобы впустить в вагон-люкс кого-нибудь из особо преуспевающих жителей областного центра. Очень скоро выяснилось, что таковых на перроне вокзала нет. Отодвинув шторку, я увидел через окно, как несколько десятков потенциальных пассажиров, ожидающих прибытия чистенького латвийского экспресса, организованно потянулись в конец состава, где находились более дешевые плацкартники. Понять их логику было не сложно: до Питера – чуть меньше трехсот километров и вряд ли хоть кто-нибудь из псковичан захочет пять часов с комфортом сопеть в мягком СВ, заплатив за столь короткое удовольствие в три раза дороже, чем билет в «народный» вагон. А те немногие, кто мог позволить себе такое расточительство, наверняка предпочитали мотаться в Северную Пальмиру и обратно не по железке, а на машинах.

Едва состав тронулся вновь, я направился в вагон-ресторан, заказал себе сто грамм водки, бутерброд с икрой и стакан томатного сока. Провожая взглядом застывшие на щербатом перроне одинокие фигурки, я вдруг заметил, как отраженный в оконном стекле усатый мужик улыбнулся мне так, как улыбаются лишь счастливые люди. Я отхлебнул водочки, запил соком, затянулся сигареткой и на секунду прикрыл глаза. Перед моим мысленным взором возникло распахнутое настежь огромное окно белоснежной спальни, за которым мерцало то самое вожделенное небо в алмазах. Оно было совсем близко, и при желании его можно было даже потрогать рукой.

* * *

– Господи, как же я по тебе соскучилась! Кентик, милый! – Катя мурлыкнула, словно мартовская кошка, нежно прикоснулась к моей щеке губами и потрепала по взъерошенным волосам. – Я две ночи глаз не сомкнула. Все волновалась – как ты, не случилось ли с тобой чего-нибудь плохого! – голос малышки сорвался на полуслове, она замолчала, прижавшись к моему плечу, как-то совсем по-детски теребя рукав пиджака.

Я отстранился и заглянул Кате в глаза. Две мокрые дорожки на пылающих щеках заставили мое сердце сжаться. Я обнял девушку, крепко прижал к груди и поцеловал в самый кончик носа:

– Успокойся, солнышко. Все прошло как нельзя лучше. – Я с огромным трудом подбирал слова. Это всегда было для меня невероятно сложно – успокаивать плачущую женщину. Нельзя сказать, что мне часто выпадала такая сомнительная «радость», но в похожих ситуациях я терялся, как мальчик-колокольчик на первом свидании, не решающийся взять девочку за руку. Эхе-хе… Но ведь надо что-то говорить! Терпеть не могу, когда женщины плачут, вне зависимости от причины. И чтобы успокоить их, размазывающих косметику по щекам, я, как и многие другие мужики, готов пообещать им что угодно и согласиться с чем угодно, лишь бы больше не слышать и не видеть никаких слез! Лучше всех женщин в мире эту черту моего характера знала моя мама. И, надо отдать ей должное, пользовалась этим знанием регулярно и без зазрения совести, столь варварским способом наставляя меня «на правильный путь» в пору бурной доармейской юности.