Читать книгу "Дегустатор - Мастер Чэнь"

Сначала этот неприметный юноша в серой стеганой ветровке помаячил пару секунд у окон магазина, где я приветствовал друзей, консультантов — а вовсе не просто продавцов, в винных бутиках работают настоящие профессионалы, ничуть не хуже ресторанных сомелье. Собственно, многие из сомелье переходят в бутики консультантами и наоборот.

Вроде бы уже и так ясно — вот он, мой «хвост», прилип к стеклу. Мог бы зайти в магазин и представиться.

Но дальше я пошел вниз, в подвал, к рядам столов, каждый украшен рядочком бокалов, стопкой бумаги и сувенирной ручкой. Все как всегда. И понятно, что когда я туда спустился, то я исчез из магазина, но на улицу не вышел. Так вот, этот несчастный придурок там, на улице, заволновался, стал на колени на асфальт и заглянул в амбразуру, ища меня взглядом по всему дегустационному залу — секунды две. Он закрыл своей физиономией окно, туда обернулись все. Потом, конечно, исчез. Что, интересно, он теперь будет делать на Пречистенке, с ее узкими тротуарами, — мешать прохожим? Ну, это его дело. Но стоять ему там предстоит часа полтора-два.

Потому что человек, который уже выходил в этот момент к нам, меньше полутора часов тут не проведет.

На самом деле их было двое, похожих как родные братья. Хотя только у одного — ледяной голубизны глаза и улыбка, от которой по залу полетели искры.

Пьемонтский лев. Анжело Гайя. Человек, сделавший всемирно знаменитым не только свое барбареско, но и итальянское виноделие в целом. Примерно то же, что Мигель Торо для Испании. Но Торо не умеет делать того, что Гайя, оглядывая наши ряды, уже делает в данный момент.

— Найти имя для нового вина — это целое искусство… — начал он довольно тихо.

Переводчик оказался неплохим.

Я покосился в сторону окна-амбразуры. Итак, сначала ко мне подослали бомжа, от которого за версту пахло дешевой косметикой. И еще он не умеет двигаться как настоящий бомж — вяло. Теперь — щенка, не обученного элементарным правилам слежки. И что это означает?

Хорошо, насколько я знаю — а я не так уж много знаю о слежке и прочей технологии сыска, — бывает слежка демонстративная. Значит, меня хотят запугать? Но тогда я хотя бы должен знать, в чем дело, знать, чего и кого я должен бояться. Меня должны к чему-то подталкивать, подсказывать мне: не делай того-то, и у тебя все будет в порядке. А что мы имеем здесь? Ровно ничего.

— …и я минимум раз в неделю проезжал за рулем эти почти двести километров от одних своих виноградников к другим. Конечно, где-то все равно надо было по дороге отдыхать. И почему не поступить просто и откровенно — пойти прямо к этой неуступчивой семейке, у которой пропадала под бурьяном совершенно восхитительная вершина холма, почему не представиться, не познакомится с ними, почему не подружиться? Просто так, без особой надежды, что они согласятся на то, что мне с самого начала было надо, — как минимум сдать мне этот участок в аренду на двадцать лет? А как максимум…

Я обвел взглядом собравшихся коллег. Полный зал, двое сидят сзади на ступеньках, это что-то уникальное. Все здесь, все, вся тяжелая артиллерия — мы с Седовым, дамы из «Виноманьяка», эксперты компаний и менее просвещенные винные корреспонденты множества газет. Камеры телевидения… Гайя в Москве!

— …и мы болтали с ними, пили кофе, пробовали их вино, пробовали мое вино, болтали опять. Я садился в машину и ехал дальше. Так прошел месяц, второй, третий. И моя терпеливая и умная жена нашла для этой процедуры абсолютно правильное слово. На нашем языке. Мы — пьемонтцы, у нас свой диалект, у нас — очень странно звучащие слова, смутно знакомые каждому европейцу, потому что корни те же самые. Но момент, когда европеец, наконец, осознает, что это за корень, всегда заставляет его как бы содрогнуться, это такой катарсис — я же, оказывается, понимаю, что это за слово! Я сделал открытие!

Гайя обвел собравшихся взглядом — все сидели, боясь дышать.

Подождите, дорогие, сказал я им мысленно, вы еще не понимаете, с кем столкнулись. Винодел говорит перед дегустацией минут десять. Но здесь Гайя. Человек, чьи выступления по всему миру превращаются в грандиозные шоу. Это не десять минут. Это час, а то и больше.

— …марше. Маркет. Марката. Это, на всех языках Европы, примерно одно и то же — рынок. Но в пьемонтском диалекте есть одно великолепное производное от слова «рынок», и означает оно рыночную болтовню, пустую, долгую, нудную, бесполезную.

Что уж он такого особенного говорит, подумал я? Почему его всегда слушают, забывая о времени? В чем секрет? В больших и маленьких паузах, в бешеном напоре этого потока речи? В том, что, как бы он ни говорил, это все-таки великий Гайя, потому его и слушают? Да нет. Как-то раз я заметил Дмитрию — тому самому хозяину «Винума», похожему на Гайю как родной брат, — что его знаменитый клиент с уникальным умением рассказывать о вине больше, чем само его вино, ему тесно на холмах Сан-Лоренцо.

Дмитрию это не совсем понравилось. Жизнь вино-импортера выглядит так: ему надо заполучить нескольких знаменитых виноделов в качестве своих поставщиков на правах эксклюзивности (иначе нельзя, два импортера, продающих одного Гайю, — это смешно, по соображениям ценовой политики прежде всего). Два-три гения, десять знаменитостей, тридцать респектабельных представителей самых известных регионов — вот вам и портфель компании.

Человек, который уговорил Гайю выбрать именно его из всего множества российских винных компаний, ходит по жизни гордый до головокружения. При нем Гайю обижать нельзя, его вино — тоже. Говорить, что Гайя больше, чем его вино, не рекомендуется. Дмитрий потратит на меня сколько угодно времени, чтобы убедить, подсказать. И единственное, что профессиональная этика нам запрещает, — это выклянчивать у импортеров бутылку-другую. Ни-ко-гда.

— …умная жена, добрая жена, верящая в мой успех жена. Но для моих разговоров с этой упрямой парой, повторим, она подобрала беспощадное пьемонтское словечко, означающее ту самую пустую базарную болтовню: «камарканда». Она посмеивалась, я терпел и соглашался.

Амбразура под потолком на мгновение потемнела снова. Туда посмотрел даже Дмитрий, скоро эту мелькающую в окне голову заметит и сам Гайя. Извините, скажу я им, это мой «хвост», он безвреден.

Безвреден ли? Кто опаснее — профессионал или дурак, который нервничает и делает ошибки?

А как бы не сделать ошибку самому. У магазина есть охрана, все консультанты и сам Дмитрий — мои друзья. Я могу их попросить… О чем? Он не могут его задержать, они не милиция. Они его спугнут. А раз так, надо терпеть.

— …и тогда они посмотрели на меня, посмотрели, переглянулись и сказали с доброй улыбкой: вы у нас уже почти член семьи. Не будем мы вам сдавать эту бесполезную землю в аренду. Это было бы нечестно. Возьмите ее просто так. Если у вас на ней получится хоть что-то похожее на вино, отдавайте нам пять бутылок из ста на протяжении пяти лет. Авось продадим. И давайте подпишем документ об этом прямо сейчас.

Это был момент, когда все почувствовали: можно. Можно пошевелить ногами и руками, можно смеяться, потому что это как начало грозы — повеяло озоном, напряжение ушло.