Читать книгу "Дело Варнавинского маньяка - Николай Свечин"

— Еще что-нибудь вспомни. Походку, волосы какие; сам мальчишка шел, или он его силком тащил. Ну?

— Сам, своей волей шел. Я ничего худого и не подумал…

— Почему сразу не сказал, сволочь?

— Спужался. Вдруг он меня потом, как самовидца… Ему же не докажешь, что я и лица-то евонного не видал!

— Кутьин, — вмешался Алексей, — вспомни все, что сможешь. Какие у него были волосы: длинные, короткие, черные, русые? Вились они или были прямые? Телосложение какое. Все говори!

— Так что, телосложение, можно сказать, что обычное. Навроде вашего.

Щукин при этих словах только хмыкнул.

— Волосья… кажись, были темные, но не черные.

— Темно-русые?

— Точно так.

— Роста какого?

— Э-э… навроде вашего.

— Походка?

— Странная, а как описать, не знаю…

— Чем странная? Хромает, ногу подволакивает?

— Враскоряку он шел. Не как все люди.

— Враскоряку? Что это значит?

— Не умею объяснить. Враскоряку, и все.

— Ладно, поехали дальше. Ты говоришь, одет был в черное. Во что именно?

— Спинжак на ем, будем так говорить, короткий. Рубаха, порты, картуз, сапоги — все как есть черное. Бесприметное… Больше ничего сказать не имею.

— Алексей Николаевич, подождите меня, пожалуйста, на улице, — попросил Щукин, гоняя по лицу желваки. Алексей вышел, и из-за двери тут же послышались звуки тяжелых ударов и крики.

Через минуту сыскной надзиратель присоединился к Лыкову.

— Значит, в первый раз Кутьин его спугнул, — предположил коллежский асессор. Щукин согласно кивнул.

— Да. Но желание осталось, и через день маниак вернулся. В той же черной рубахе, чей клок мы в овраге нашли.

— Доктор Захарьин говорил мне, что убийца недостаточно развит физически. По его мнению, маньяк или подросток, или пожилой человек.

— Он и мне это говорил, — вздохнул Щукин. — Вы только себя с остальными не равняйте.

— Что вы имеете в виду?

— Поручик Поливанов рассказывал, как вы в трактире целковые ломали.

— И к чему вы это?

— К тому, что именно вам трудно понять, сколько у обычных людей силы. Вы кошек никогда не давили?

— Нет, — опешил Лыков.

— Вот. Даже кошка сопротивляется, если начать ее давить. Рвется так, что и взрослому мужчине трудно бывает удержать. Царапается, кусается…

— Понимаю вас, Иван Иваныч.

— Вот и то-то. Полагаю, что это никакой не подросток. Не справиться ни ему, ни старику, если жертва за жизнь борется, все силы напрягает.

— Возможно…

— Взрослый, в полном соку мужик. И совершенно бессердечный.

Лыков сидел в столовой и что-то ел, не различая вкуса, как вдруг на улице послышался грохот копыт. Кто-то соскочил и торопливо побежал в дом. Что там еще такое?

В столовую ворвался Рукавицын:

— Беда, Лексей Николаич! Народ аптекаря убивает!

— Какой народ? За что аптекаря?

— Кузнецы зачинщики и еще Тереха. Рубщик из колбасной лавки Малышева. Самый сильный в Варнавине, и большой озорник. С ними всякого сброда человек под пятьдесят.

— Так за что они его?

— За то, что жид и детишков душит! По вере, значит, своей…

Лыков пулей вылетел на улицу. Вдвоем с управляющим они помчались к началу Полукруглой. Еще издали была видна большая толпа, сгрудившаяся вокруг аптеки Бухвинзера. Четыре или пять человек увлеченно громили стекла и ломали железную дверь. Остальные их подзуживали:

— Навались, Тереха! Достанем жида из норы! Удавить его за кровь христианскую!

В окне метался перепуганный аптекарь. Простоволосая женщина, его сожительница, бегала от одного погромщика к другому и уговаривала:

— Что ж вы делаете, люди добрые! Он хороший, он никого не душил, а просто лекарствы продает!

— Ага, хороший, — сказал слесарек в грязной поддевке. — Хороших жидов не бывает. А ты, шалава, вот получи!

И ударил женщину кулаком в лицо.

На этого мастерового на первого и налетел Лыков. Дал ему в ухо — тот покатился кубарем — и врезался в толпу. Сначала погромщики сыпались от богатыря, что городошные чурки, но возле самых дверей вышла заминка. Три плечистых кузнеца и огромный детина в перепачканном кровью переднике удивились появлению Лыкова. И быстро перекинулись с двери на него.

Без лишних слов завязалась жестокая драка. Алексей сразу получил несколько сильных ударов в голову, но сначала еще держался. Погромщики нападали на него вчетвером, и пока он отмахивался от одного, то пропускал с другой стороны две-три плюхи. Краем глаза сыщик видел, что толпа держит за руки уездного врача и что Евлампия Рафаиловича методично колотят трое, а он пытается отбиться. Коллежский асессор ничем не мог помочь ему — он сам погибал… Рубщик так въехал Алексею сверху по темени, что в глазах пошли красные круги. Лыков сунул кулаком наугад, сбил кого-то с ног, но погромщики от этого еще больше озверели. Град тумаков погнал сыщика к двери. Из толпы ему подставили ногу, и он упал. Тут же кузнецы принялись ожесточенно пинать его ногами. Не дожидаясь, пока попадут в голову, Алексей вскочил, стряхнул с себя ближайших, как котят, и снова принялся отбиваться. Надо было как можно быстрее повалить Тереху, наиболее опасного из погромщиков. Изловчившись, Лыков со всего замаха вколотил верзиле кулаком прямо в челюсть. Мясника будто ветром сдуло; вокруг бойцов сразу образовалось свободное пространство. Но торжествовал Лыков недолго. Трое оставшихся кузнецов обрушились на него с удвоенной яростью. Тяжелые удары посыпались градом. Во рту застыл соленый вкус крови, в голове гудел колокол. Алексей стоял, закрывшись руками, и только охал. Наконец от особенно сильного удара он не удержался на ногах и повалился на землю. Все, сейчас кузнецы его затопчут…

Вдруг прямо над ним раздался выстрел, и толпа бросилась врассыпную. Лыков, не торопясь подыматься, вытер рукавом кровь с лица и посмотрел снизу вверх. Спиной к нему стоял Бекорюков. В правой руке он держал шашку, а в левой револьвер, которым выцеливал кого-то в толпе.

— Убью любого! вы меня знаете, — отчетливо сказал исправник. Интонация его была очень убедительна.

Поняв, что шутки кончились, погромщики заторопились разбежаться. Однако Бекорюков смотрел на это иначе.

— Ты куда, Разночуев? — обратился он к одному из кузнецов, обнаруживших желание улизнуть. — Я разве тебя отпускал?

И так врезал ему шашкой плашмя по голове, что тот упал со стоном на колени.

— Взять этих! — приказал Галактион Романович прибежавшим, наконец, городовым. Потом наклонился над Лыковым: