Читать книгу "Северная Пальмира - Роман Буревой"

Но сегодня она оставила сынишку дома – Марк капризничал, цеплялся за одежду и ни за что не хотел оставаться один. Быть может, он предчувствовал?

Явившись в клинику, Норма не застала привратника у входа и секретаршу в своём кабинете. Она вообще никого не встретила, пока шла в свой таблин – ни единой души. Более того, ей показалось, что сотрудники где-то рядом, но прячутся от неё и наблюдают из-за колонн или из ниш, скорчившись за мраморными статуями.

Нелепая детская фантазия.

Норма Галликан вошла в свой таблин и… В её кресле за столом сидел исполнитель. Два других бесцеремонно рылись в шкафу.

– Что это значит? – спросила Норма, упирая руки в бока и мгновенно закипая от гнева.

Сидящий за столом неспешно поднялся. Она не могла отвести от него взгляда. Правильные черты, гладкая кожа. Коротко постриженные светлые волосы. А в глазах какое-то мельтешение, что-то похожее на суету вирусов под микроскопом. Откуда только берутся такие глаза? Ей всегда становилось обидно за Рим, когда она видела такие глаза и такие лица. Она тряхнула головой – да, в глаза исполнителям лучше не смотреть. Даже в глаза больным легче смотреть, чем в эти…

– В чем дело, мальчики? У вас проблемы со здоровьем? Тогда запишитесь на приём. – Дыхание её прерывалось – не от быстрой ходьбы, от гнева.

– Мы пришли привести к присяге работников клиники, – объявил один из исполнителей. Второй взял бумагу со стола и принялся читать, как будто мог что-то понять.

– К присяге? О чем ты? Разве наша центурия военная, чтобы давать присягу? Медики давали клятву Гиппократа. «Клянусь Аполлоном врачом, Асклепием, Гигеей и Панакеей»… Остальные трудятся по мере сил за весьма умеренную плату.

– Клятву верности диктатору Бениту, – пояснил исполнитель.

Она сделал вид, что слышит о подобном впервые.

– Плацидиан? – она упорно именовала диктатора оскорбительным именем усыновлённого. – Он нынче новое светило в медицине? Что-то не слышала.

– Бенит Пизон – диктатор, и все учёные, писатели и репортёры клянутся ему в верности, – вполне серьёзно, приняв неведение Нормы Галликан за чистую монету, принялся втолковывать ей исполнитель.

– А как же Декларация прав человека? Свобода слова и распространения информации? Там ничего не сказано, что надо давать клятвы диктаторам, особенно когда они чувствуют неустойчивость своего положения. Кажется, Большой Совет уже не раз обсуждал ситуацию в Империи и не доволен нововведениями Бенита. Особенно после того как вернулся Элий.

– Этот человек самозванец! – воскликнул исполнитель.

– А я слышала, что этот человек – подлинный Элий, и Большой Совет признал его таковым.

– Враньё! – безапелляционно воскликнул исполнитель.

– Ты – гений? – спросила Норма.

– Нет, я – человек. И хватит болтать, пора присягать диктатору Бениту.

– Давать клятву Бениту – все равно что сношаться с козлом.

– Ты хочешь, чтобы к тебе применили закон об оскорблении Величия? – взъярился исполнитель.

– Что ты, глупышка. Разве я хоть как-то оскорбила императора Постума, или римский народ, или сенат?

– Вели пригласить своих людей, пусть присягнут диктатору, – настаивал исполнитель.

– Ну нет! Я не буду присягать. И мои люди тоже. Я им запрещаю! – Её тёмные глаза приобрели совершенно невозможный, какой-то стальной оттенок. Рыжие волосы рассыпались по плечам. Она походила на разъярённую тигрицу. Исполнитель невольно попятился.

– Ты об этом пожалеешь! – все, что мог он пообещать.

– Да я всю жизнь жалею диктатора Бенита, – задорно, по-девчоночьи крикнула Норма. – За его ничтожность.

Исполнитель повернулся и смахнул с подставки мраморный бюст Элия. Голова рухнула на мозаичный пол, и нос, разумеется, откололся. Норма медленно подошла к громиле и влепила ему пощёчину.

– Вот моя клятва Бениту!

– Ах ты сука! – Исполнитель уже замахнулся, но товарищ перехватил его руку. Тот попытался вырваться.

– Ради Ромула-основателя, не надо! Не хочет – как хочет. У нас нет приказа принуждать силой.

– Так будет! Предатели за все получат! – вопил оскорблённый исполнитель, пока товарищ волок его из таблина. – Мы все здесь разнесём в пыль!

Третий направился к двери молча. И уже у самого выхода воровато оглянулся, пнул поверженный бюст и торопливо выскочил за дверь.

Норма кинулась за ним и вдогонку выкрикнула все ругательства, какие только знала. А знала она их немало. Она всерьёз собиралась пустить в ход кулаки. Но исполнители попались резвые.

Она вернулась в таблин, подняла мраморную голову и поставила на прежнее место. Сделала несколько кругов по таблину. Выпила из кувшина воды – прямо из горлышка. Это не успокоило – вряд ли что-то могло её сейчас успокоить. Она вышла к секретарше в приёмную. Девушка сидела за столом с перекошенным белым лицом. На стуле в уголке, дожидаясь приёма, сидел немолодой человек в зеленой тунике медика. Когда Норма шла в таблин, в приёмной никого не было… Теперь выползли.

– Ливилла, позвони в реставрационную мастерскую, – приказала Норма. – Пусть пришлют лучшего реставратора склеить бюст.

– Домна Норма, а что если нам присягнуть диктатору? – спросил медик, поднимаясь. – Я лично не против. Что в этом плохого? Невеликая плата за возможность спокойно работать.

– Пока я возглавляю клинику, никто, ты слышишь, никто не будет присягать Бениту! – воскликнула Норма Галликан. – Ни за что!

– Если мы не присягнём, присягнут другие и займут наши места.

– Никто не будет присягать, – повторила Норма, – я запрещаю. – И бегом вернулась в свой таблин.

Ливилла скривила губы. Медик оглянулся на дверь, за которой только что скрылась Норма, подался вперёд и прошептал:

– Это она пытается искупить своё прошлое, искупить то, что они сотворили на пару с Трионом. Но я-то не создавал бомбу. Я – чист. И хочу работать. Почему я должен приносить свою работу в жертву её прихотям?

А Норма сидела в своём таблине и, отодвинув в сторону отчёт медицинской центурии, написала на листе крупными буквами: «Размышления о прогрессе, Риме и свободе».

Эпиграфом она взяла слова Тита Ливия:

«Не во власти царей, но во власти свободы находится римский народ»[22].

Она на секунду задумалась. Отложила стило. Можно, конечно, писать ярко, дерзко, но… ей почему-то казалось это вульгарным. Пожалуй, наоборот. Строгий изысканный стиль будет более уместен. Она вновь взялась за стило:

«Мне кажется, что моё мнение, сообщаемое здесь, может представлять интерес в силу моего научного и психологического опыта…»