Читать книгу "Доспехи бога - Лев Вершинин"

И незаменимый.

— Скоро здесь будет Турдо из Тшенге. Если, выйдя, он велит принести мне стакан холодной воды, проводите его через галерею Всех Радостей…

— Повинуюсь, — прошелестел брат Ашикма. И сгинул, как растаял.

Магистр же, бросив последний взгляд на суету города, медленно и осторожно добрел до кресла, уселся поудобнее и запретил себе думать о чем-либо, кроме предстоящего разговора.

— Паладин Тшенге, — чуть приоткрыв дверь, доложил служка.

— Пусть войдет.

Дверь широко распахнулась, и рослый рыцарь, закутанный в фиолетовый орденский плащ, пружинистой походкой вошел в покой. Длинные, прямые, абсолютно белые волосы красивыми прядями ниспадали на широкие плечи, и отсветы огня плясали в красных зрачках бьюлку.

— Ты хотел видеть меня, брат Айви?

— Да, брат Турдо. Присядь.

Магистр пошевелил кочергой поленья; пламя подпрыгнуло, высветив лицо гостя.

— Здоров ли ты, — помедлив, вежливо поинтересовался хозяин, — спокоен ли твой дух, в порядке ли вверенные тебе земли?

— Благодарение Вечному, — гость почтительно склонил голову, — все хорошо, и рыцари Тшенге готовы выступать.

Старый лис не может без ритуальных формул, подумал паладин. Вот сейчас скажет, что воин Вечности всегда должен быть готов к битве.

— Воин Вечности всегда должен быть готов к битве, — голос магистра стал почти веселым. — Но всему свое время. Сермяжная рвань может и подождать.

— Бунтовщики приближаются к Новой Столице, — тихо, ничем не выдавая удивления, напомнил брат Турдо. — Три провинции обратились в прах…

— О да, ведь нынче любое отребье сотрясает небеса, — усмехнулся магистр. — А отважные эрры удирают от собственных вилланов, словно никогда меча в руке не держали. И поделом. Да, поделом!

Третий Светлый свидетель, старик говорил не о том, о чем собирался вести речь. Он, волею Вечного — глава Ордена, никому, кроме Вечного, ничего не обязан объяснять. И самому себе не признался бы магистр, что, возможно, бессознательно стремится отдалить разговор о главном, печальный миг разоблачения и возмездия…

— Орден выступит по моему слову, не раньше, ибо нельзя оказывать помощь тем, кто сам вызвал на себя гнев Вечного, никого не карающего без вины! Сейчас, когда эра Лучника на исходе, а эра Единорога еще не пришла, столпы миропорядка зыбки… Ну так скажи это свое слово, раздраженно думал гость, все так же невозмутимо внимая брату Айви. И при чем тут астрология?

— …да! Именно потому Вечный попустил бунтовщикам побеждать! Ибо сей мятеж есть последнее предупреждение: терпение Его на исходе. И зря ли во главе сброда идет Ллан из Вурри?! Я лично знал его в юности, и я свидетельствую: Ллана, будь он трижды безумен, не упрекнуть в потакании греху!!

Тшенгенский паладин слушал брата Айви все так же почтительно, но недоумение его росло, а с ним росла тревога.

Что он несет, этот маразматик?

— Волею Вечного бунтующая чернь будет раздавлена беспощадно. — Худая, похожая на птичью лапку рука вознеслась к потолку. — Но лишь тогда, когда исполнит предназначение, очистив Империю от стократ худшей мерзости! Орден сокрушит мятежников, как сокрушил пустынные орды!!! — торжествующе провозгласил магистр.

Белесая бровь бьюлку чуть дрогнула.

Дед, похоже, впал в детство. Перестал отличать доблестное прошлое от прискорбного настоящего. Когда-то, спору нет, он был великим полководцем, может быть, величайшим со дня Основания. Он единственный сумел поставить на колени князей пустыни и принудить их к вечному миру. Но те князьки давно зарыты в песок, а новые клятв не давали. Правда, пустынные все еще боятся Ордена, но лишь потому, что понимают: за ним стоит Империя.

А если Империи не станет?

Конечно, Орден отразит первый натиск, но варвары придут вновь; против каждого брата-рыцаря встанут сотни голых дикарей; песчаным князькам не жаль тратить жизни воинов, а каждый погибший брат — невосполнимая потеря, и кем пополнять гарнизоны, если Империи не станет? Не вилланами же…

Да, могущество Империи прирастает Орденом, но и Орден без Империи — мертв.

— Нет Империи, есть гниль и есть тлен! Эрры не повинуются владыке, жены купчишек разодеты в шелка, земледелец копит лихву, забывая о милостыне, гнусные жонглеры невозбранно бегают по канату… — Магистр закашлялся, обрызгав собеседника слюной. — Даже Орден затронут ржавчиной духа, брат Турдо! Ходят слухи о неких братьях, копящих злато, и о других, получающих письма от родни, — последнее слово старик произнес с натугой, словно грязное ругательство, — и о третьих, держащих при себе блудниц и приживших с ними ублюдков!

Если Ордену и суждено погибнуть, думал тшенгенский паладин, не забывая согласно кивать, то виной его гибели станет эта зажившаяся развалина. В столь тяжкие дни — подсматривать в замочную скважину! Об этом ли должно думать великому магистру? Или ты, брат Айви, возомнил себя, подобно Первоалтарному, единственным ответчиком перед Четверкой Светлых? Какая рьяная забота о чистоте веры…

Да что знаешь ты о людях, чьими душами распоряжаешься?

«Орденскому брату приличны кротость, и нестяжание, и сугубое целомудрие, и семья их — Орден, в миру же родни у них нет», — наверное, давным-давно, когда люди были чище и лучше, все это и было возможно. Святые, непорочные угодники писали Статут, но кто нынче живет по изветшавшим заповедям? Эти замшелые хартии давно пора переписать — от первого параграфа до последнего, дабы Орден, по рукам и ногам связанный мертвым пергаментом, воспряв, обрел новую жизнь!

Каждый воин Вечности по-прежнему готов отдать жизнь во имя Четырех Светлых, и многие попрежнему любят и уважают заслуженного, славного брата Айви, но все ждут дня, когда придет новый магистр, живой человек, а не говорящий мертвец…

Какая польза Вечному в том, что я, паладин Тшенге, не уступая могуществом самому эрру Каданги, живу в скудости, ем на олове и сплю на кровати, помеченной казенной печатью? Ужели сами Светлые лишили братьев-рыцарей права послать денег нищающей родне? Разве могущество Ордена возрастает, если женщины, которых мы любим, несут клеймо содержанок, а дети наши растут приемышами в домах смердов?

Оглядись вокруг, брат Айви! — даже у брата Ашикмы, готового прыгнуть в пропасть по слову твоему, в глазах — мутная тоска; его тайный сын, толковый пятнадцатилетний паренек, затерялся ныне в кровавой круговерти мятежа…

— Впрочем, люди слабы перед соблазнами плоти, — совсем другим тоном, негромко и веско сказал старик. — Одни по врожденной порочности, иные по слабости. Лишь мы, высшие служители Ордена, всегда преданы долгу. Сердца наши непорочно чисты, души неотступно крепки в вере. Долг спасения заблудших — наше высокое и самое сильное желание. Не так ли, милый брат?

Дан-Карибу привычно кивнул.