Читать книгу "Убыр - Наиль Измайлов"

Дилька сразу забурилась с обеих рук, я некоторое время снисходительно улыбался, потом сказал: «Э, давай по очереди», а еще потом с трудом выпрямился, накрыл чугун ладонями и сказал: «Хватит, а то сдохнем щас, заворот кишок будет».

– Еще, – заныла Дилька, шаря руками по доскам, – явно упавшие крупинки ловила.

– Себя послушай, – посоветовал я. – Пузо же лопнет.

Дилька помолчала, прислушиваясь к ощущениям, а может, дожевывая, – и засмеялась.

– А вот, – сказал я назидательно.

– Наиль, а там много осталось?

– Полгоршка, на день еще хватит, – ответил я, с удовольствием замерив запасы.

Надо было руки помыть. Или хотя бы облизать. Но не при Дильке же. Да и устал что-то.

– Клево, – довольно сказала она. – А что это за каша? Я такую не ела никогда.

Я сонно пожал плечами, понял, что Дилька не видит, и заставил себя произнести:

– А хэзэ. Пшенка какая-нибудь. Или просо. Или конопля. Чего ржешь? Раньше ели коноплю, вовсю.

– Ты сумасшедший, что ли? – спросила Дилька. – Это же плохое растение.

– Я тебе книжку народных рецептов покажу, – пообещал я, решив не вдаваться в подробности по поводу того, как мы всем классом вслух читали рецепты пельменей с коноплей и прочих легалайзовых радостей. – Чего вошкаешься?

– В туалет хочу, – сказала Дилька.

– Ну пошли, – благодушно согласился я.

– А где он?

– Да найдем сейчас.

– А там бумага есть? Мне надо.

– Бумага… бумага. Бумага вряд ли.

– Мне надо, – повторила Дилька.

– Погоди, сейчас найдем.

– Мне надо! – крикнула Дилька, топнув.

Я зарычал и вслепую пошел шарить по комнате. Ничего, конечно, не нашел и от отчаяния велел:

– Короче, пошли, я на крайняк занавеску…

– Qumğannı aña alıp bir[23], — сказала старушка с печки.

3

Могли бы и догадаться, что каша в печке не сама родилась.

Я помог старушке спуститься, она легонькая совсем была. Вытащил из-за досок кривые свечи и спички, запалил фитили и расставил, куда было сказано. Почти не дрожащей рукой.

Дилька, к счастью, обошлась негромким визгом – а я-то боялся, что ей кумган немедленно понадобится. Честно говоря, он мне чуть не понадобился. Но я юноша храбрый и тормознутый: сперва выдохнул с облегчением и только потом принялся соображать, а чего нам грозило-то. А Дильке кошка помогла. Вернее, кот. Здоровый, черный, оба уха в бахрому разодраны, и глаза отсвечивают фиолетовыми катафотами. Кото-фоты.

Я вообще-то котов презираю, они хитрые, наглые и голубей жрут. Я больше собак люблю. А татарские кошки как раз под псов маскируются: по-нашему «киска» будет pesi, ведь мы подзываем не «кис-кис», а «пес-пес». Этот кот собакой не прикидывался, но был вроде ничего.

Говорят, правильный домашний зверь становится похожим на хозяина. Не знаю, неправильным кот был или слишком молодым, но на бабку он совсем не смахивал. Такой весь лоснящийся, спортивный, с узлами на спине, но и с пузцом. А бабка маленькая, не выше Дильки, потому что скрюченная, личико под платком тоже маленькое и словно из морщин собрано, как клубок из ниток. Распрыгавшиеся тени бабкино лицо вообще в смятый пакетик превращали, даже острый носик не спасал. Тем более что глаз под платком и над складочками почти и не видать было, только иногда будто слеза поблескивала. Но пугающей бабуля не выглядела, выглядела забавной. То ли оттого, что зубов у нее осталось, насколько я разглядел, чуть. То ли из-за наряда, явно стыренного из музея или недорогого сериала. Какие-то платья в три слоя, передник, куча платков – на голове сразу два, один на плечах, еще один перепоясывает, – да еще и меховая безрукавка сверху. Ну да, старики мерзнут же все время. А ей лет семьдесят, а то и больше. Däw äni за шестьдесят, но она школьницей по сравнению с этой выглядит.

Зато говорила бабка вполне по-человечески: разборчиво и даже красиво, и голос красивый такой был, звучный и низкий. И понятно, что старуха говорит, а не молодая тетка или там не старик. Пошамкивала, конечно, и губами жевала. Причем говорила она строго по-татарски – наверное, из принципа. А может, и нет. Нынешние татары каждое второе слово из русского тащат, хотя своих полно. А бабку я как раз не с лету понимал, она вообще без заимствований обходилась.

Слава богу, хозяйка не слишком разговорчивой оказалась – а может, спать хотела или не привыкла по ночам трепаться. Ведь да, уже ночь.

И не стала ругать нас за сожранную кашу – а кот возмущенно заорал, обойдя чугун пару раз. Бабка объяснила про туалет и кумган так, что даже Дилька почти все поняла. Захихикала, когда Дилька стала врать, что уже никуда не хочет. В итоге моя несгибаемая сестрица молча встала, подхватила кумган и дернула меня за руку, чтобы вел и сторожил.

Ну и к нашему возвращению, обошедшемуся без приключений (двадцать шагов по дорожке за дом, туалет чистый и совсем не вонючий, дошли, не провалились, Дилька сонно уточнила, кто это, мол, Баба-яга – убырлы-карчык или людоедка, была успокоена моим твердым «да обычная пенсионерка» и больше не болтала, воды хватило, с полотенцами разобрались и даже свечку не задуло), бабка уже накрыла полати древней клеенкой. И оказалось, что это стол – низкий, за которым надо на полу сидеть. И сидеть смысл был.

На клеенке уже начинал гудеть и заливать во все головы вкусный запах костра темный, в медалях почему-то, самовар с длинной черной трубой, под которой подмигивала оранжевая щель. Самовар окружили несколько пиалок, тарелочек и вазочек. Рассмотреть, чего там, я не успел: бабуля вручила мне черные хищные щипцы и велела: «Расколи-ка». Я не понял и даже немножко вздрогнул, но она подсунула мне желтый бидон в черных обколоченных глазка́х. В бидон были упиханы царапающие обломки песчаника, что ли. Я посмотрел на бабку. Она уколола меня искрами из-под стоящего козырьком платка. Я с трудом вытащил здоровенный обломок, понюхал и украдкой лизнул палец. Сахар. Кусок был совершенно каменным, в зубцы щипцов не лез, а когда я нашел краешек потоньше и впихнул, оказалось, что тонкие ручки инструмента распахнулись настолько, что ладонью не обхватываются. Я посоображал, примерился, напрягся, прокусил шершавый камень в нескольких местах – и отрубил култышку с кулак величиной. Дальше проще пошло.

Я собрал осколки с колен и из бидона и деловито спросил:

– Куда?

Бабка что-то буркнула, но я сам уже сообразил и вывалил осколки почти рафинадного размера на единственное пустое блюдце. Дилька тут же спросила: «Можно?» – не дожидаясь ответа, цопнула кусочек, сунула в пасть и, вместо того чтобы возмутиться, как я ожидал, заулыбалась. Сахар ребенок никогда не ел, елки.