Читать книгу "Изгнанники - Михаил Михеев"

– А если я сообщу координаты, у них начнетесь вы.

– Как верно подмечено. Но, поверьте, мы не чудовища. Даю вам слово, что если мне не будет оказано сопротивления, то персонал базы, да и вы сами, если мы сейчас придем к общему знаменателю, будете высажены на ближайшем обитаемом мире. А словом я не разбрасываюсь.

Месье Рен, бывший младший штурман крейсера «Париж», имевшего не так давно неосторожность ввязаться в драку с «Эскалибуром», тяжело вздохнул и задумался. Что русские сдержат слово, он ни на миг не усомнился, равно как и в том, что мозги ему при необходимости выпотрошат абсолютно не задумываясь, без лишних эмоций. Они, русские эти, слово свое ценили, в отличие от англичан, и держали его всегда – это была такая же непреложная истина, как то, что солнце на Земле восходит на востоке или что вода мокрая. Точно так же истиной была и безжалостность русских к врагам, и сейчас молодому, ему не исполнилось и четверти века, штурману приходилось выбирать. Хотя что уж там, выбирать было особо и нечего. Даже торговаться не было смысла – русские не торгуются с пленными. Хотя это, наверное, интернациональное – победители предпочитают плясать на костях побежденных, а не вести с ними душещипательные беседы.

Выдержав короткую паузу более для того, чтобы сохранить лицо, чем из-за необходимости обдумать и взвесить еще что-то, Рен подтянул к себе лежащий на столе лист бумаги и аккуратным, как у большинства штурманов, почерком записал координаты базы. Подняв голову, он встретился взглядом со спокойными, чуть ироничными глазами русского капитана. Ну да, перед кем он пытался держать планку? Русский вдвое старше и в сто раз опытнее, для него все метания штурмана – не более чем последняя попытка сохранить достоинство перед лицом обстоятельств. Однако русский не сказал ни слова, за что Рен был ему благодарен.

Вообще же, как говорят русские, ему грешно было жаловаться. Когда их эскадра атаковала русский линейный крейсер, это было нельзя назвать иначе, чем помешательство. Хотя нет, можно еще идиотизмом – конечно, когда один пират грабит другого, то это дело житейское, но тогда-то сразу было ясно, что русский крейсер сильнее любого их корабля, даже флагмана, хотя никто и не мог предположить, что он окажется настолько сильнее. Однако Дюбуа, похоже, моча в голову ударила, когда он отдал приказ атаковать. К чести его людей, никто не попытался бросить своего капитана и бежать, спасая шкуру, но русским было все равно – они попросту расстреляли эскадру из своих чудовищных пушек как мишени, даже не входя в зону досягаемости оружия пиратских кораблей.

А потом русские, вместо того чтобы бросить уцелевших медленно погибать в открытом космосе или, в качестве милосердия, просто сжечь их выхлопом корабельных двигателей, устроили настоящую спасательную операцию и подобрали всех, кого нашли. Как обмолвился один из конвоиров, потому что авантюристы, забияки и храбрецы – генетическая элита человечества и грешно разбрасываться таким материалом, даже если это и неруси какие. Правда, двоих церрелов из числа тех, что Дюбуа зачем-то таскал с собой и которым посчастливилось уцелеть, тут же вышвырнули в космос, но, честно говоря, Рен, как и большая часть команды его корабля, и сам поступил бы так же.

Да и потом, обращение было вполне сносным. Заперли в большие камеры корабельной тюрьмы, вполне, кстати, комфортабельной, со всеми удобствами и даже сменным нижним бельем в шкафчике, матросов отдельно, офицеров отдельно, и как будто забыли о них. Так они и сидели, гадая о своей участи, целую неделю, считая дни по времени приема пищи. Вкусной, кстати, пищи, похоже, из общего котла.

Ну а сегодня в камеру пришли конвоиры и вызвали его, Рена. Молча проводили к капитану и оставили их, после чего русский капитан собственноручно налил ему кофе. А потом был неприятный разговор – капитан Соломин вначале задал несколько уточняющих вопросов о том бое, а потом перешел к делу и сразу объяснил, что ему нужна база покойного Дюбуа. При этом он не скрывал того, что в камере велось непрерывное прослушивание, и в результате он отлично знает и о плохом снабжении базы, и о том, что Рен – штурман, а значит, координаты знать просто обязан.

В принципе, Рен готов был к такому повороту событий. Как-никак, он уже не один год летал с пиратами и насмотрелся, как они могут добывать информацию. Дюбуа, пират-джентльмен, оставался таковым ровно до того момента, когда понимал, что вежливостью и изящными словесами сведений не добьешься. После этого в ход шли весьма изощренные пытки с обязательным смертельным исходом в конце – Дюбуа не нужны были свидетели, они плохо повлияли бы на его имидж.

Русские поступили честнее – просто сказали, что им надо, и предупредили, что, если возникнет нужда, просто засунут Рена в мнемоскоп и получат информацию напрямую с его мозга. Правда, после этого Рен будет востребован разве что в каком-нибудь донорском пункте на отсталой планете (современные методики позволяли просто вырастить нужный орган) – мозг его будет непоправимо поврежден. В общем, как писал старик Сабатини, которым Рен зачитывался в сопливом детстве и который в немалой степени определил его дальнейшую судьбу, предоставили ему выбор между пером и веревкой. Точнее, карандашом и мнемоскопом, ничуть не сомневаясь в выборе штурмана. Хотя чего тут сомневаться? Упрямством все равно ничего не изменить, а жить-то всем охота.

– Благодарю, – Соломин пробежал глазами по координатам, кивнул и вдавил кнопку вызова охраны. – Вас отведут к вашим товарищам. Возможно, вы еще понадобитесь, возможно, нет, но, в любом случае, вреда вам не причинят.

Мембрана входной двери бесшумно и плавно скользнула в сторону, и вошел старший лейтенант Джораев – сегодня была его очередь заниматься конвоированием, этим не слишком приятным делом офицеры занимались по очереди. Точнее, Джораев был уже бывшим старлеем, но на корабле это никого не волновало – здесь все застыли в тех званиях, в которых выходили в отставку, и командир группы эвакуации не был исключением. Четко по уставу козырнув, Джораев коротким, чуть брезгливым движением головы указал пленному на выход. Тот вздохнул, залпом выпил остаток уже изрядно остывшего кофе и встал.

Вот так-то, дружок, а что ты хотел? Что тебя после даже вынужденного, но все равно предательства бриллиантами осыплют? Нет, будешь сидеть со всеми. Хотя какое уж там предательство – действительно, деваться было некуда. Для Соломина с высоты прожитых лет (средняя продолжительность жизни в Российской империи давно уже зашкалила за двести лет, так что капитан со своими сорока с хвостиком был еще отнюдь не стар, но все равно опыт у него был серьезный) это было понятно, для Джораева, который был немногим старше этого французика, – нет.

Да и в самом деле, попробуйте объяснить необходимость предательства человеку, не так давно заслужившему потомственное дворянство. В Российской империи это, кстати, технически было не так уж и сложно – дворяне не были закрытой кастой. Личное дворянство было вообще довольно простым делом, для офицера нужна была звезда Героя или полный бант двух высших орденов империи, без разницы какого – и вот ты дворянин. Или определенные научные достижения – это уже для ученых. С потомственным – чуть сложнее, если личное дворянство говорило о достоинствах человека как личности, то потомственное – о достоинствах его рода. Однако технически все было достижимо, достаточно трем людям в роду с интервалом не более чем в одно поколение заслужить личное дворянство, чтобы оно превратилось в потомственное. Дед и прадед Джораева заслужили, причем прадед был военным, а дед – известным геологом, по книгам которого училось не одно поколение студентов. А вот отец дворянином не стал, просто не успел – еще курсантом летного училища не справился с управлением истребителем и пополнил список на кладбище астероида Жуковский, на котором в системе Альтаира по традиции хоронили погибших пилотов.