Читать книгу "Веселый Роджер на подводных крыльях - Владимир Васильев"

Деду повезло больше – он дожил до победы, и, помня о словах друга, стал искать архив. Оказалось, что его эвакуировали из Москвы куда-то в Сибирь. Добрался до него дед аж в 58-м году, в Новосибирской, области, в Искитиме. И выяснил интереснейшие вещи.

Перстни с замком уходят корнями в глубокую древность. Упоминание о них нашли в византийских документах. Представляешь? Византия! Видишь вот эти знаки внутри? – Багдасаров показал на замысловатые письмена. – Это цифры. Правда с письменностью Византии, то бишь с греческим языком и алфавитом, они не имеют ничего общего, но именно из византийских документов узнали, что это просто цифры, от 1 до 7. Подобных знаков, насколько я сумел установить, ни один народ мира ни ныне, ни в древности не употреблял. По крайней мере, в течение последних трех-пяти тысяч лет. Другими словами, науке они неизвестны. Далее. В тех же документах сказано: «Кто соберет воедино все перстни, сложит их в ключ и вставит ключ в замок – тот откроет некую «забытую дорогу человечества». Что это за дорога и куда она ведет – не упоминается. Забавно, правда? Я, честно говоря, до сих пор не понял: перстни – это ключ, замок тоже имеется, а вот где дверь? Или что-то вроде нее?

– Постой, – перебил его Ромка. – А почему тот же Иван Грозный не открыл эту дорогу? Ведь у него были под рукой все семь перстней и замок впридачу. Или тот, кто все это царю доставил?

– Ха! Дело-то как раз в том, – объяснил Багдасаров, – что византийские рукописи нашли почти через триста лет после того, как Иван Грозный раздал все матросам. Замок и перстни разбрелись по Европе. Царь просто не знал предназначения ключа и замка, не знал даже, что это вообще ключ и замок.

Багдасаров умолк. Ромка сидел здорово ошарашенный. Такие истории всегда интригуют до крайности, а если ты еще и их участник…

– Вот и начал мой дед искать следы всех перстней, кроме номера четвертого, который уже был у него. Шесть лет спустя дед напал на след второго: Андрей Щелкалов еще до войны сумел установить имена трех матросов, получивших перстни. Кроме Федора Щелкалова это были Степан Гурьев, крестьянин богатого соликамского купца Аникея Строганова, ставший корсаром, и эстонец из Колывани Леокс Тит, о котором кроме имени ничего не было известно. Дед пошел дальше – он узнал имена всех. Всех восьми. Ими оказались: польский сорвиголова Ян Вылчек, почему-то пошедший в русский корсарский флот, хотя биться ему приходилось со своими же соотечественниками-поляками; мореход-датчанин Ганс Гофман; фламандец Клаус Морке и сын крымского татарина и русской девушки Марат Мурзаев, прижившийся в Холмогорах и также посланный в корсары Аникеем Строгановым. Замок получил шкипер – голландец Йохан Ван-Бук. Дед упорно стал раскручивать этот казалось бы безнадежный клубок. Он выяснил, что Степан Гурьев скоро попал в опалу царю и опричнине, бежал и осел где-то в Сибири. Морке и Ван-Бук вскоре вернулись на родину, Вылчек и Тит тоже впали в немилость и вынуждены были перебраться не то в Литву, не то в Польшу. Мурзаев позже несколько раз участвовал в стычках с крымским ханом и, вероятно, обосновался в Крыму, скорее всего в Кафе – Феодосии. Остался Гофман, о котором не находилось сведений вплоть до 64-го года. Именно тогда дед узнал, что под Витебском есть усадьба, которую местные жители издавна называли «замком Ханса Перстеня». Дед ухватился за эту слабую ниточку, навел справки и оказалось, что построил замок некий Ханс Хофман! Примчавшись туда, он разыскал усадьбу и можешь представить его радость, когда он увидел портрет этого Ханса: на шее у него был изображен этот самый перстень! В замке тогда действовал пионерлагерь. Дед попытался выяснить куда подевались различные вещи хозяев и где сами хозяева. Оказалось, что Ханс (или Ганс – как больше нравится) построил усадьбу и мирно зажил в ней с 1590-го года. Там же жили и его потомки, вплоть до революции 17-го. Куда забросила их судьба после – неизвестно, некоторые предметы обстановки и драгоценности сохранились и были переданы витебскому краеведческому музею. Дед побывал там и не зря: перстень значился в списке драгоценностей «замка Ханса Перстеня». Однако в выставленной экспозиции его не было. После разговора с сотрудниками и раскопок в резерве перстень все же нашли. Дед каким-то непостижимым образом убедил отдать ему перстень – в те годы вещь немыслимая. Это оказалась первая и последняя его победа. Вообще-то он увидел еще два перстня – вот эти, второй и пятый, но их вычислил уже я. Перстень Гофмана значился под первым номером. Кстати, когда я наткнулся на первый документ, дед ездил в Феодосию – помнишь? Вернулся невеселым. Это неспроста, он выяснил судьбу перстня Мурзаева. До войны какой-то его потомок жил себе в Феодосии, его помнили из-за перстня, носимого как медальон. Так вот, во время оккупации этот перстень прикарманил один немец-офицер. Видать, он и увез его при отступлении. Это и все, что выяснил дед. А я установил, что обер-лейтенант Курт Фиц не погиб впоследствии, а по окончании войны бежал в Южную Америку. Кстати, его имя, точнее псевдоним, обнаружилось среди недавно выловленных ИНТЕРПОЛОМ главарей кокаиновой мафии. Кажется, его даже судили.

Но вернемся на пару лет раньше. До 84-го года дед ни на шаг не продвинулся в поисках. Двадцать лет он ворошил архивы, но ему не везло. Вдвоем мы копались еще год, тоже безрезультатно. Потом я ушел в армию, досадуя, что целых два года потеряю в своих поисках. Можешь представить мои чувства, когда в первые же дни службы я узнал, что среди новобранцев есть эстонец по имени Леокс Тит! Я сразу же познакомился с ним. Вскоре выяснилось, что у них полдеревни носит фамилию Тит и один из селян владеет перстнем, который, по слухам, подарен его предку царем. Леокс хорошо знает этого человека и даже приходится ему дальним родственником. В результате переписки тот соглашается продать перстень. Так, спустя два года, в мои руки попадает третий экземпляр. Его номер – пятый. Дед, понятно, очень обрадовался и мы с новой энергией взялись за поиски. Вскоре я переехал в Киев, поступил в институт. Через год я списался с архивом города Гданьска и получил копию документа – что-то вроде судебного протокола. Вот, смотри, – Багдасаров достал очередную бумагу из папки. – Судили некоего Вылчека, русского корсара и изменника. Несомненно, это был тот самый Ян Вылчек, данцигский шалопай, удравший от правосудия в корсары. Его повесили в 1584 году. Списавшись со специалистами Гданьского института истории, я попросил попытаться выяснить судьбу перстня. И, представь, на их публикацию в каком-то журнале откликнулся один краковский рабочий. Перстень хранился у него, но каким образом попал он к родителям, рабочий не имел ни малейшего представления.

Перстень переправили мне в обмен на обещание сообщить в институт результаты дальнейших поисков. Это оказался перстень номер два. Теперь мы их собрали уже четыре – больше половины! И когда я безнадежно зашел в тупик, являешься ты с седьмым номером, да еще находятся следы замка! Если знакомый твоего отца действительно сумеет разыскать и передать замок, останутся всего два перстня – не так уж много.

Ромка спросил:

– А чей перстень принес я?

Багдасаров кивнул:

– Я тоже задавался этим вопросом. Возможны три варианта: либо это перстень Степана Гурьева, но вряд ли он мог попасть из Сибири в Швейцарию. Марат Мурзаев тоже, скорее всего, отпадает. Самое вероятное, что это перстень Клауса Морке, фламандца. Улавливаешь? Швейцария не так уж и далеко.