Читать книгу ""Млечный Путь, XXI век", No 2 (39), 2022 - Евгения Фихтнер"

- смеялся, шумел стоматолог. - Забаррикадировались чего-то. Только станкового пулемета не хватает, для полноты картины.

- Здравствуй, Машенька, - расплылась в улыбке супруга стоматолога. - Мама твоя звонила, беспокоится, что ты трубу не берешь.

- Здесь нет сигнала, почему-то, - сказала Маша.

- Странно! - удивилась супруга, - У нас все в порядке, а всего-то десяток метров влево от вас.

- По-н-я-я-тно, - многозначительно протянул стоматолог и подмигнул Славику: "Знаем мы, зачем вы тут поотключали свои мобильники".

- А заодно мама твоя сказала, что вы, оказывается, дачу продаете, - продолжила супруга стоматолога, - Вот мы и пришли посмотреть.

- Для нашего Гоши, - подтвердил стоматолог, - У них с Регинкой как раз намечается мелкий, второй, между прочим, так надо же будет деток на лето вывозить. А тут места восхитительные, природа, виды и, главное, мы рядышком.

- Это судьба, - сказала супруга и приступила было к осмотру дома.

-Извините, дача не продается, - вдруг выпалил Славик.

-Не понял! - удивился стоматолог.

- Я, Маша, с мамой твоей только час назад говорила! - всполошилась супруга стоматолога. - Мы как раз гостей до станции провожали и на обратном пути сразу к вам.

- А чего это ты, Славик, здесь распоряжаешься?! - возмутилась Маша. - С какого перепугу?

- Ну вы, ребята промеж себя разберитесь. Если что, знаете, как нас найти, - фыркнули стоматолог и супруга стоматолога.

Всю дорогу до станции Маша молчала, лишь изредка:

- Не было. Ничего и не было. Ничего вообще.

Наконец, Славик сказал ей, что было. У него получилось резко. Тогда Маша:

- Забыть. Продать быстрее. И жить как жили. Жизнь важнее смысла.

- Тебе страшно? Мне, да.

- Сложно, скорее, - задумалась Маша. И тут же:

- Зачем все это? Чего ради? Я хочу просто жить, родить двух детей, а не спасать мир. Просто жить, понимаешь? А не оплакивать неспособность мира подняться над самим собой, или как там? И чтобы смысл соразмерен жизни, ясно?

- "Жизнь важнее смысла", - кивнул Славик, - Это маленький, местами довольно приятный, идеологизированный смысл, выдающий себя за победу над идеологемами, над ограниченностью Смысла.

- Понимай как хочешь, - буркнула Маша.

- А ограниченность Смысла и в самом деле есть, но твой дед, кажется, нашел иной способ ее преодоления. Только преодолел ли?

- Не было. Ничего не было. Ничего вообще.

Уже в электричке спросила вдруг:

- А ты хотел сохранить нашу дачу, чтобы стать там "стражем" или "способом осуществления смысла"? - У нее получилось зло.

Кирилл Берендеев

ДВА МИЛЛИОНА ФУНТОВ

Известный на весь Спасопрокопьевск медвежатник Влас Копейкин получил, пожалуй, самое странное предложение, с которым к нему когда-либо приходили горожане. Речь шла о сотрудничестве. Влас, прежде работавший один, за исключением приснопамятного случая, когда ему пришлось вступить в банду, чтоб добраться до заказа, долго не мог взять в толк, почему он должен отказываться от золотого правила, а потом долго хмыкал, определяясь, как далеко сможет от него отойти, чтоб, не навредив нравственному кодексу, вернуться обратно. Уж больно предложение выглядело заманчивым. Шутка сказать, в сейфе, который Копейкину надлежало обчистить, находилось не меньше двух миллионов фунтов. Игнат Семишкин, хороший знакомый медвежатника, собственноручно, а так же при содействии вспомогательных инструментов, готовый помочь в непростом деле взлома и проникновения, пообещал аж четверть от уворовываемого, что для человека впечатлительного в рубли лучше не переводить, эдак его столетней зарплаты не хватит для сравнения. Влас тоже решил не рисковать в математических упражнениях, решил уточнить, откуда у несуразно щедрого заказчика данные о сейфе, и почему до сих пор о богатом кладе никто в городе ни слуху, ни духу.

- Федька Бык, покойник, когда работал в республиканском министерстве геологии, в шестидесятых еще, получил подряд для экспедиции в Израиль, - докладывал Копейкину Семишкин, для убедительности тыкая в планшет покойного, нет, не электронный прибор, но кондовый кожаный портфельчик, носимый через плечо людьми служивыми или посыльными, а порой и теми и другими одновременно: фельдъегерями, пограничниками или геологами. Внутри планшета находились старая карта окрестностей Хайфы, где проводились изыскания и несколько документов на непостижимом иврите, а так же на чистом советском канцелярите, не менее сложном в понимании для потомков сверхдержавы. Кажется, последнее даже постигалось сложнее, ибо пишущий на нем никак не желал ставить точки, и от этого вся документация аккурат вписалась в одно предложение - на два десятка страниц. - Я не в курсе, что тамошние изыскатели нашли в земле, имело ли это ценность, но знаю, что с того подряда Федька много денег поимел, да фунтах. Все эти деньги, разворовываемые не только им, но и всеми министерскими с каждой стороны, очень здорово обогатили участников. А вскоре после закрытия экспедиции, началось расследование, но в пику ему - Шестидневная война, которая благополучно все их долги списала. Ни с нашей, ни с их стороны, наказания никто не понес, Федька Бык так и вовсе на повышение пошел, да только его наверху сразу за какую-то ерунду прижали, в итоге, присел на три года. А после, по недомыслию, еще раз приземлился, но уже капитальней, на семь лет. Тогда ему эту кликуху и приклеили.

- А деньги как же? - недоуменно спросил Копейкин. Семишкин пожал плечами.

- Тут все просто, пока Федька чалился, о деньгах никто так и не узнал, а вот потом, когда его выпустили с первоходки, потребовали делиться. Он, оказывается, не все раздал чинушам из тех миллионов, что заграбастал с пяти лет работы экспедиции. А где прятал от милиции, ОБХСС или еще какой организации, знал только он, сам понимаешь, так надежнее. Но с другой стороны, есть риск не договориться. Так и случилось, обидевшись на первое дело, Федька раздавать деньги больше не собирался. Тогда на него новое дело и завели. Только без толку, вызнать, где он прячет барыш, так и не смогли.

- Валютное? - уточнил Влас. Игнат покачал головой.

- Если б валютное, расстреляли, да и не одного его. Нет, по партийной линии что-то. Федор как вышел потом, сразу куда подальше уехал, его в городе до конца века видом не видать, слыхом не слыхать было. Потом уже заявился, но деньги почему-то не стал брать, может, вложением считал, может, остерегался бывших подельников, поди знай. А вот на смертном одре, на прошлой неделе, то есть, вдруг вспомнил,