Читать книгу "АнтиДиверсант - Анатолий Алексеевич Азольский"

они, Клаус и Роберт, а я проворочался всю ночь, я вставал не раз, смотрел в ночной Берлин, засыпал, вздрагивал, вставал, – нет, нет, не на меня намекали мои шефы, я был уже староват для акции мирового значения, мне пошел сорок пятый год, я не умел ни прыгать с парашютом, ни стрелять в подброшенную монету, ни закладывать мины под мосты, но я же был и единственным, только я мог найти человека, о котором говорили Клаус и Роберт, идея-то, кстати, родилась в воображении Клауса, более приземленный Роберт был зато силен в тактике, обработка всех деталей операции доставалась ему, он и посвятил меня – Клаус при сем помалкивал – еще в одну особенность намечаемой акции: она должна быть не просто одноразовой – это понятно, тут не надо разъяснять, повторить покушение никто не позволит, но и совершиться как бы экспромтом, как бы невзначай, ни одно ведомство не должно о ней знать, ибо совсем недавно провалилась тщательно разработанная операция такого же направления. Всесторонне подготовленный агент был отправлен за линию фронта, снабжен специально сконструированным оружием и – провалился, едва оказавшись в расположении Красной Армии, впустую были хлопоты трех ведомств, служебное расследование еще не закончено, еще полетят головы, но кое-что Роберт выложил из своего портфельчика, лежавшего в чемодане под швейцарской снедью; что было в портфельчике – я изучил, на что ушел час. Роберт и Клаус варили кофе да посматривали в Карлейля, и по прошествии часа я указал двум разведчикам, какие ошибки совершили разработчики неудавшейся операции, и самая главная ошибка в том, что нельзя было немцам поручать задание такого масштаба, уж очень они пунктуальны и преисполнены сознанием ответственности, из-за чего тотально не доверяли агенту, русскому. При подготовке и подгонке его они сделали, кажется, все, чтоб тот провалился, обложили проверочными ловушками, психику измотали, подсунули ему радисткой заагентуренную бабу, его же любовницу, тем самым связав ему руки, еще более глупо поступили, когда экипировали агента, – оружием выбрали миниатюрную реактивную ракетную установку, прикреплялась она к руке, в испытании и доработке снарядика участвовали десятки людей; радиоперехват установил, что советская разведка осведомлена о полигонных испытаниях этого фаустпатрона, надо бы отменять операцию, но ответственность, ответственность, кто же признает себя дураком, а идиотизмы дальше пошли косяком, достаточно сказать, что исполнитель выбрасывался за линию фронта в реглане того образца, что принят в Красной Армии, и такого кожаного реглана почему-то среди трофеев не нашли, шили реглан в частном рижском ателье, о котором доподлинно было известно: среди портных – подпольщики. Агентам придали мотоцикл с коляской, куда вмонтировали рацию, такой груз требовал посадки самолета, причем до самого последнего момента неясно было, а что делать с летчиками, если самолет будет поврежден и ему не удастся взлететь, самолет же, вот уж дурость немецкая, выбран был специализированной конструкции, готовили его к вылету тщательно, то есть опять с привлечением людей, которые на учете, на одного человека трое учитывающих; и одно полезное обстоятельство извлек я из портфельчика Роберта: тот исполнитель, имя которого ждут от меня, ни на кого рассчитывать не должен, только на себя, мы натянем тетиву лука, а стрела сама должна вонзиться в цель, управляя собственным полетом, имя же этого человека, вся предыдущая жизнь которого была подготовкой к решающей стадии существования, имя его…

Нет, не сразу сказал я Клаусу и Роберту, что есть у меня такой человек, что я подумал о нем в тот момент, когда зашуршали у подъезда шины «хорьха», память о нем вросла в мякоть полушарий – о человеке этом я слышал в лагере, а потом и на пересылке; было это в году эдак тридцать девятом, увидел же я его в сорок втором, на Украине, меня послали туда разбирать склоку, возникшую из-за умопомрачительного по комизму обстоятельства, вам, джентльмены, полезно будет услышать эту историю, вы ведь посиживали в библиотеках и корпели в архивах. Заключалась история в том, что люди Розенберга, эти воры от культуры, решили вывезти в Германию один архив с документами грандиозной исторической важности, но когда глянули, как эти документы содержатся, в каких условиях, то пришли в ужас. Большевики ведь бастарды, а бастарды до помешательства ненавидят любые документальные свидетельства своей незаконнорожденности, прошлое для них – повивальная бабка, что помогала плоду покидать отнюдь не царственную утробу, они всю историю до октября перечеркнули бы жирным крестом и все архивы свалили бы в общий костер, но в бастардах еще и подсознательное преклонение перед законным наследником, который когда-нибудь да погонит их с трона, потому-то кое-что и сохраняется; что же касается упомянутых мною архивов, то разъяренные немцы арестовали всех музейных работников и готовы были расстрелять их за преступное отношение к культурным ценностям, тут-то и обратились ко мне не сами арестованные, а профессора из Веймара и Берлина, через Клауса, тот – Роберту, словечко того оказалось действенным, меня и послали в музей. В ресторане для немцев я и встретился с обер-лейтенантом Рымником, о котором надо было говорить с самого начала, с того момента, когда вы спросили меня, он вам нужен, господа, он – Антон Иванович Рымник, фамилию его немцы сперва писали, как Римник, а потом уж совсем по-ихнему – Римнек. Представьте себе маленький украинский городишко, сильный немецкий гарнизон, ресторан, входит среднего роста офицер, китель сшит не просто ладно, а с налетом изысканности, у классного портного, и что сразу обращало внимание – ноги, не сами ноги, мужские ноги в отличие от женских, а расстановка их при ходьбе, манера тела утверждать себя на поверхности земли, опираясь на безотказные, мощные, пружинящие конечности; при некоторой массивности фигуры походка казалась легкой, почти воздушной, но поступь свидетельствовала: этого человека с места не столкнуть, его и не согнуть, он, падая, всегда мягко опустится на землю, выпрямленным, стреляющим с обеих рук, их тоже следовало бы отметить: нормальные человеческие конечности, но очень хваткие, обер-лейтенант мог бы не хуже обезьяны прыгать с ветки на ветку, висеть на них, раскачиваться… Превосходные психофизические данные, не мог я не восхититься ими. Мой собеседник, кисло наблюдавший за мною, язвительно промолвил, что офицер-то русский, фамилия его Римник, я бровью не повел, глаза – к тарелке, чтоб скрыть волнение, я вспомнил об Антоне Ивановиче Рымнике, уголовнике высочайшей квалификации, мы разминулись с ним на красноярской пересылке, его прогнали этапом сутками раньше, спустя же неделю по всему конвойному маршруту прошла весть о его побеге, очередном побеге, и пока я шел путем отца к Тунгуске, только и слышно