Читать книгу "Столичный доктор. Том III - Алексей Викторович Вязовский"

нарушал, и интенсивно возвращался в норму. Стул наладился, как он и мечтал. Было его на послеоперационной диете не очень много, пища в основном впитывалась в его организм без остатка, но куда попрешь против природы? Ведь основную массу кала составляют вовсе не пищевые остатки, а микроорганизмы, живущие в кишечнике. Короче, член Госсовета осуществил свою маленькую мечту, и сходил в утку как обычный человек. С чем я его и поздравил.

Сразу после перевязки я зашел к Склифосовскому, надеясь выпить у него чашку чая, особенно мне понравившегося, и ехать на стройку века. Там тоже всё должно завершиться, если не сегодня, то завтра. Молдавско-татарский тандем Баркарь-Гайдулин сработал без нареканий. Будут просить доплату в качестве премии — дам, заслужили.

За чаем мы обсуждали возможный приезд Его Императорского величества в институт. Не то чтобы мое мнение кого-то интересовало, но не о погоде же говорить. Склифосовский жаловался на неизбежные напрасные хлопоты, предшествующие визитам всех больших начальников — покраска травы, поклейка раскрашенных листьев на деревья, и прочая показуха вроде чистки плаца гуталином. И работе это мешает и персонал нервирует. Ведь как у нас все делается? Проход боссов происходит быстро, им ждать некогда. Постояли, произвели протокольную съемку, коротенькая речь, пробежка по территории, пожимание рук — и всё, он улетел, но обещал вернуться. А насмарку хорошо если несколько дней уходит, бывает, и не одна неделя на подготовку тратится. Казалось бы, какова вероятность, что то самое должностное лицо заглянет в кладовку для хранения уборочного инвентаря, и полюбопытствует, насколько свежа маркировка, и правильный ли цвет краски при этом был выбран? Все знают, что ноль, но швабры всё равно стоят новенькие, а надписи на них сделал отдельно приглашенный специалист из Академии художеств.

Так что мы вяло ругали власть, но в пределах дозволенного. Предложений использовать для решения проблем насильственное свержение актуальных правителей не звучало. Я крутил в руках фарфоровую чашку с затейливым узором, и предвкушал первый глоток напитка, чем-то напоминающего столь любимый мною «Ся Гуань». Вот перееду в свою квартиру, заведу себе чайный сервиз от братьев Корниловых, и буду сибаритствовать. Хотя почему чайный? Столовый, и не один. Второй, так и быть, закажу на Императорском фарфоровом заводе. На каждый день. А корниловский — на праздники. Вот какой я буду буржуй! Потом, конечно, сервизы отберут в пользу трудящихся, меня самого с семи комнат уплотняют до одной — и это будет еще хороший вариант.

— Кстати, позвольте презентовать, — вспомнил Склифосовский, и вытащил из ящика письменного стола большой плотный конверт. — Фотографические карточки.

Я ведь думал, что про табличку возле операционной — так, метафора. Но как бы не так. Через день мы фотографировались, сначала каждый из нас держал латунный прямоугольник с надписью «Въ этой операціонной 21 августа 1896 года профессоромъ Е. А. Баталовымъ впервые въ мирѣ была произведена гемиколэктомія по собственной методикѣ», потом мы вместе. Ну и напоследок постояли возле прикрученного на стену памятного знака.

— Спасибо огромное, — улыбнулся я. — Подпишете?

— С удовольствием. И вы мне взаимообразно. Одну общую давайте вдвоем, я ее в рамочку на стену повешу.

Чайку попить так и не удалось. Вместо него прибежал какой-то крайне встревоженный молодой врач. На лице смесь предвкушения начальственного ужаса и радости, что в этом перформансе у него только роль почтальона.

— Извините, там… Темников… умирает.

Я подорвался, помчался по коридору и лестнице следом за Склифосовским и нашим провожатым. Ведь это не просто пациент, это тот самый, про которого потом историки медицины будут уважительно писать «пациент Т.». Символ и всякое такое. Именно поэтому интерес. В хирургическом стационаре сейчас смертностью удивить трудно. Попасть сюда вовсе не значит, что самое страшное позади — госпитальный морг работает круглосуточно.

Ничего выдающегося внешне этот самый Митрофан не представлял. Обычный субъект мужского пола в возрасте около сорока, на лице отпечаток преимущественно физического труда на свежем воздухе и многочисленных попыток снять накопившийся стресс путем приема дешевого алкоголя в больших количествах. Жиденькие русые волосы, остриженные «под скобу», клочковатая борода, желтые от табака обкусанные усы. Сейчас к этому подключились бледность и одышка. Судя по запаху и темным пятнам на простыне, управлять функцией тазовых органов у Темникова не получалось.

— Температура, давление, пульс? — прогремел голос Николая Васильевича. — Что случилось?

Вроде и отвечать было кому — медиков собралось довольно много, как на обход заведующего. До профессорского не дотягивали, но больше простого — точно. Но в ответ — тишина. Никто не решался начать первым. Явный признак упоротого косяка, сделанного руководителем вот этих вот людей в белых халатах.

— Температура тридцать девять и две, давление шестьдесят на сорок, пульс сто двадцать, — доложил доктор, который нашел самое удобное место — в эпицентре намечающегося урагана.

— Так после вливания заплохело Митрофану, — подал голос сосед Темникова по палате. — Жалился, что в грудине сдавило, жар по всему телу, поясница заболела. А потом не выдержал, обтрухался, значит. Доктор Гавриил Тимофеевич побежал куда-то, а он, значится, бледный стал, дышит тяжко.

— В перевязочную, — тихонечко прошептал я на ухо Склифосовскому.

Случилась беда — уменьшай количество свидетелей. Золотое правило медицины. Снижай количество рисков. Что видел сосед? Сделали вливание, непонятно какое, стало плохо. Рядовой случай. А что потом случилось — так кто ж его знает.

Николай Васильевич кивнул, скомандовал — болящего погрузили на появившиеся мгновенно носилки, и потащили в перевязочную. А там лишние быстро отсеялись.

— Господин Васин, какое вливание вы производили больному? — спросил Склифосовский.

Знаю я эти интонации. После таких вот вопросов, заданных бесстрастно, но с примесью металла, очень быстро появляются приказы о выговорах, пишут заявление по собственному, происходят внеочередные аттестации с последующим понижением категории, а в особо интересных случаях доктор начинает ходить в прокуратуру пять дней в неделю, как на работу.

— Я принял решение о повторном переливании крови пациенту…

Тут-то я и прифигел! Присмотрелся к Васину. Мелкий докторишка, глаза бегают. Он серьезно?

— Во сколько? Какое количество? — выпалил я.

Каюсь, субординацию нарушил. Я тут никто, приглашенный специалист, и лезу впереди присутствующего здесь же руководителя. Которому, кстати, всю ответственность нести,