Читать книгу "Золотое пепелище - Валерий Георгиевич Шарапов"

ну там уже не знаю, что было. Мы когда на двор к ним завалились – мама моя, что началось! Они во дворе все были – все чуть ли не в исподнем, босые. У меня в свитере зуб на зуб не попадает, а они прохлажда-а-а-аются. Тьфу, пропасть, снова груша попалась.

– Дались тебе эти груши.

– А если поганые? В общем, сразу они не опомнились, потом как разом завизжали, что твои сирены – ну, понимаешь, чтобы с толку сбить, прикрыть отступление – они ж не сообразили, что весь квартал оцеплен. Мне младенцем по мордасам прилетело…

– То есть?

– Так это хохмочка у них такая. Детки у них закаленные, бывалые, вот мамашки и лупят ими, как булавами.

– А ты что же?

– Ну что-что. Поймал, не плачь. И, знаешь ли, специально, что ли, такого выбрали: белобрысенький, глазки-васильки, ну херувим.

– Подтибрили откуда-то?

– Разберутся, – пообещал Генка равнодушно, – не наше дело. А вот с камушками – праздник, Саша! Майский день, именины сердца! А уж сколько пакетов с дурью из подушек-перин выпотрошили, сколько денег на брезентик покидали – пачками, веришь? О, я доллары видел!

– Да пес с ними. Что с камнями-то?

– И с камнями нормально все; честно сказать, впервые такого благодушного цыгана видел, главного. Все тотчас сообразил, эдак бровью повел – тотчас тишина гробовая, полез в секретер и ну квитанциями размахивать да втолковывать, у какого шорника, да в какой артели, да за сколько приобретено. Убедителен, мерзавец.

Генка хмыкнул, потом, понизив голос, продолжил:

– Без протокола, сволочь, начал пенять: что ж, ромалэ, своих же потрошишь, пятое-десятое, все равно ж самое ценное не найдешь ни в жизнь. Я возьми пошути: что, на Яшку надеешься? А тот аж дернулся, буркалы вылупил, дрянь какую-то изо рта извергает. Потом заявляет так ехидно: самое ценное при Яше и осталось, не добраться вам. Спрашиваю: сожрал, что ль?

– Неужто проглотил? – переспросил Саша, ощущая первобытную жуть.

– По всему судя… – начал было Гоманов, но тотчас смолк, спросил:

– Ты что?

– Умер Шаркози. Скончался на операционном столе, от аппендицита.

Генка дернулся, глаза выкатив, но, как и положено умному человеку, переспрашивать не стал, а сам постиг суть вещей. Ели дальше молча, говорить не хотелось. Таким могильным холодом повеяло, что того и гляди изо рта пар пойдет.

– Разрешите? – прозвучал, будто с небес, смутно знакомый, но непривычно нежный голос. Оказалось, что над столом легким облачком маячит не кто иной, как товарищ Галина Таушева. Правда, с выражением совершенно иным, нежели всегда.

Со времен памятной встречи в кабинете Филатова, когда Саша попытался подвергнуть сомнениям безгрешность руководства Гали – как выяснилось, она, по сути, лаборант, считала свою патроншу, начальника лаборатории, чем-то вроде папы римского на Петровке, – он, привыкший к успеху у слабого пола, неоднократно пытался исправить свою оплошность. А заодно и выяснить, не желает ли прекрасная Галя сходить куда-нибудь проветриться. Или, может, на шашлыки? Тут недалеко, в Крюковском родном лесу есть преприятные местечки, проложены заповедные тропки промеж воронок, наличествуют колдовские лесные озера, где так приятно думается и молчится, особенно в хорошей компании.

Однако Таушева была не просто непреклонна, а смотрела на него так же, как на таракана в борще, чье присутствие не то что нежелательно, а прямо-таки вызывает тошноту. Саша, обладая, помимо прочего, легкостью характера, решил не отягчать более даму своими авансами, – что немедленно одобрил Генка, присовокупив, что не стоит вообще с этой (он употребил слово, которое по большей части применял к женщинам) иметь внеслужебных дел. И тут она, королева грез и царственная недотрога, сама маячит легким мороком, и глазки у нее такие чистые-чистые, серые-серые, и от недоуменного чередниковского взгляда она прямо вся вспыхивает и опускает невообразимо пушистые реснички.

Генка, вздохнув, с осуждением покачал головой, но деликатно смылся. Галина, подождав приглашения сесть за стол и не дождавшись, волнительно вздохнула и села самочинно.

– Я слышала, Саша, вас можно поздравить.

– Пожалуйста, если угодно.

– Что же вы скромничаете? Вашими стараниями, как говорят, сложная операция увенчалась успехом, найдены материальные ценности по другому делу, к которому вы и касательства не имели. Вы незаменимый человек.

Бывают такие дамочки, которые умудряются и приятные вещи говорить так, что утереться охота, бывают, напротив, которые неправду говорят так, что сердце тает! Красавица Галя как раз из второй категории. Шурик понял, что краснеет.

– Просто повезло.

– Что вы, Саша, это по скромности вы так говорите. Везение просто так никому не достается, – заверила она на полном серьезе, разве что серые очи искрились, но это наверняка от восхищения, – значит, вы его заслужили. Расскажите, пожалуйста, как это вообще все произошло?

– Вам лучше Гоманова спросить, он непосредственно участвовал в операции, а мне нечего вам красочного рассказать…

– Признание заслуг товарищей делает вам честь, – немедленно отметила она и интимно поведала: – Знаете, Саша, вы оказались совершенно правы относительно того пожара, помните? Мы как раз с вами тогда познакомились.

– Да, – лаконично квакнул Чередников, гордясь своей сдержанностью.

– Повторная экспертиза подтвердила вашу версию о том, что имело место именно посмертное обгорание, к тому же как минимум у одного трупа имеются следы насильственной смерти.

– Какие?

– Повреждение гортани, – она провела красивым ноготком по белоснежной шейке, – насколько ткани позволяют сделать вывод, наиболее вероятной причиной смерти является сдавливание тонким предметом, скорее всего, проводом…

Перед глазами тотчас возникло черное, оплавленное то, что было раньше шеей – не менее длинной, не менее белой, чем маячит сейчас перед глазами, в которое вжилось оплавленное янтарное ожерелье, тоже черное, но поблескивающее.

Но Саша не успел погрузиться в мрачные глубины рефлексии и воспоминаний, прекрасная Галя не дала:

– Вы были правы с самого начала, Саша, и по поводу причины возгорания. Не короткое замыкание, а имитация такового. И, конечно, пожарный, как всегда, куда-то торопился…

И она продолжила восторженно ворковать о том, что в целом, может, не так-то виноват был эксперт, выдавший некорректное заключение, потому что навалилась масса работы, а дело Каяшевой очевидное, «проходное». Что на самом деле виноваты те, что на месте отбирали образцы, неаккуратно сняли соскобы, да и