Читать книгу "Координата Z - Захар Прилепин"

язык насчитывает около 250 тысяч слов, в то время как русский – всего 150 тысяч.

«Говорить на русском – это ездить на “Жигулях”, имея “Мерседес” в своём распоряжении», – сказали нам киевские филологи.

Живите теперь с этим знанием, мокшане.

Ещё русский глаз видит только семь цветов, а украинский – семьдесят тысяч.

Ещё русское ухо различает только сто звуков, а украинское – сто тысяч звуков и шумов.

Ещё русские рецепторы на языке различают только горькое и сладкое, а украинские рецепторы – сорок тысяч оттенков только у сала.

Можете продолжить данный список по вкусу.

Впрочем, что ты понимаешь во вкусах, русня.

* * *

Читая антивоенные вскрики и всхлипы творческой и околотворческой российской элиты, разделил их на два подвида.

Один вариант: «…вы всё выдумали, нет никакого НАТО, нет неонацистов, русофобии, бомбёжек Донбасса, четырнадцати тысяч погибших там, факельных шествий в Киеве, неизбежной войны за Донбасс и за Крым, которая случилась бы спустя год или пять, но с накачанной оружием армией в полмиллиона человек. Ничего этого нет и не было, это всё ваши сказки про распятых мальчиков. Всё – ложь».

Другой вариант: «…все войны ведутся из-за денег, одурачены пропагандой и те, и эти, а правда где-то посередине, я не принимаю ничьей стороны, я за мир во всём мире».

Сложно понять, что противней.

В сущности, конечно, первое.

Но по степени концентрированного фарисейства – всё-таки второе.

Как хорошо быть за мир. Сказал: «Я за мир!» – и смотришь: ты уже немного приподнялся над землёй. Чуть-чуть.

Ещё раз сказал – ой, уже потолок задеваешь головой. Паришь. Чудесное ощущение. Паришь, и смотришь вниз на никчёмных людей, измазанных в кровяке. «Что, скоты, опять извозились все? А я вам говори-и-ил!»

…Впрочем, если во втором случае человек нерусский – ему простительно. Никто не обязан болеть чужой болью и мучиться чужой мукой.

Не могли бы они с этого и начинать свои посты, статьи, выступления? «Как человек нерусский и здесь, в сущности, чужой, я считаю, что…»

И дальше продолжали бы, как их душе угодно.

Я бы даже звук не стал выключать, а послушал.

* * *

Когда брали Мариуполь, российский писатель Дмитрий Глуховский бесстрашно отчеканил: «“Азовсталь” сопротивляется, как Брестская крепость».

Некоторые, конечно, возмутились, но первое, что я услышал: «Глуховского никто, кроме нашего бомонда, знать не знает».

Это вообще стало свойственно иным нашим патриотическим комментаторам – по любому поводу сообщать: «А кто это? Я его не знаю. Писатель для своих».

Или ещё классическое: «Зачем вы их пиарите?»

Люди выучили слово PR, и с тех пор употребляют его по делу и не по делу.

Между тем, Глуховский – автор культовых в юношеской среде романов «Метро», совокупный тираж которых исчисляется не в «своих» из «бомонда», а в миллионах экземпляров, и в переводах на десятки языков, а также в популярной компьютерной игре по роману, в которую играло несусветное количество русских детей.

Несмотря на то, что Митины взгляды на Крым и Донбасс отлично известны с 2014 года, в России в 2019 году экранизировали его роман «Текст», который посмотрело ещё миллионов …дцать.

Митя – самый натуральный молодёжный кумир и писательский super star. И ни в каком «пиаре» ни разу не нуждался. И на любое, из патриотического паблика раздающееся, «Кто это? Я его не знаю!» – он плевал с самой высокой колокольни.

* * *

Удивительно, но в разговоре по поводу оправданности русского похода на Украину иные ухитряются ссылаться на Солженицына.

В разные времена Александр Исаевич говорил разное, но главная его книга – «Архипелаг ГУЛАГ» – зафиксировала основополагающую позицию классика по украинскому вопросу.

Солженицын начинает с эпохи Гражданской войны.

«Едва только пали немцы перед Антантой (что не могло иметь влияния на принципы нашего отношения к Украине!), за ними пал и гетман, а большевицких силёнок оказалось побольше, чем у Петлюры, – большевики сейчас же перешли признанную ими границу и навязали единокровным братьям свою власть. Правда, ещё 15–20 лет потом усиленно и даже с нажимом играли на украинской мове и внушали братьям, что они совершенно независимы и могут от нас отделиться когда угодно. Но как только они захотели это сделать в конце войны, их объявили “бандеровцами”, стали ловить, пытать, казнить и отправлять в лагеря. (А “бандеровцы”, как и “петлюровцы”, это всё те же украинцы, которые не хотят чужой власти. Узнав, что Гитлер не несёт им обещанной свободы, они и против Гитлера воевали всю войну, но мы об этом молчим, это так же невыгодно нам, как Варшавское восстание 1944 года.)

Почему нас так раздражает украинский национализм, желание наших братьев говорить, и детей воспитывать, и вывески писать на своей мове? Даже Михаил Булгаков (в “Белой гвардии”) поддался здесь неверному чувству. Раз уж мы не слились до конца, раз уж мы разные в чём-то (довольно того, что это ощущают они, меньшие), – очень горько! но раз уж это так? раз упущено время, и больше всего упущено в 30-е и 40-е годы, обострено-то больше всего не при царе, а при коммунистах! – почему нас так раздражает их желание отделиться? Нам жалко одесских пляжей? черкасских фруктов?..»

«Обострено», конечно, при коммунистах, при ком же ещё… А то, что Екатерина Великая, низложив бунтовщиков, распустила Запорожское войско, а в 1876 году российский император и вовсе запретил на Украине… представления и постановки на мове, – Солженицыну неведомо.

Ведомо зато, что Булгаков «поддался неверному чувству» (верное – у Солженицына).

Клятые сталинские палачи «пытали» и «отправляли в лагеря» бандеровцев (нет бы в лагеря отдыха).

Бандеровцы же, что за прелесть, захотели в самом конце войны (ну, так совпало!) «отделиться» (попутно вешая, убивая, замучивая не только председателей колхозов и прочих административных работников, обычных, на самом деле, украинцев, но и, в обязательном порядке, учительниц).

И, наконец, главное по Солженицыну.

«Петлюровцы» и «бандеровцы» – «те же украинцы, которые не хотят чужой власти».

В сущности, можно было в украинских бандеровских школах эту цитату вывешивать.

По крайней мере, до появления русского солдата.

* * *

«Русская литература, содержащая “страдания русской души”, сложно воспринимается украинцами. Нужно выбросить всё это, такие книги нам вообще не нужны», – сказал посреди 2022 года наикрупнейший украинский образовательный и научный чиновник.

Всему миру нужны, а им – больше нет.

Незадача здесь, например, в том, что в доброй половине классических текстов русской литературы действуют украинцы.

Запорожцы, малороссы, тавричане толпами ходят по русской дореволюционной классике. У Чехова из-за каждого угла смотрят, у всех Толстых встречаются. А у