Читать книгу "Страж - Чарльз Маклин"

Однажды дети подсмотрели, чем я занимаюсь в хибарке. Они разнесли по всей округе, что Принт Бегли разговаривает с курами. Люди стали смеяться и звать меня идиотом. Да меня и так называли идиотом, говорили, что с головой у меня не все в порядке.

– А ты никогда не думал оттуда сбежать?

– Когда началась война, я уже пять лет работал на ферме. Возил и месил навоз, а над головой у меня пролетали самолеты. Вечерами я сидел на скале и смотрел в небо, на звезды, я жаждал знака.

– Знака?

– Предупреждения... Видите ли, я с детства знал, что я избран, но не мог уразуметь Господних намерений на мой счет, не мог понять, в чем же заключается Его воля. Я впервые услышал это от дяди Джо. На охоте. Он передал мне слова стариков о том, что всегда есть люди, пребывающие на страже... Чероки верят, что когда-нибудь они увидят в небе знаки, которые будут означать конец света. Да и в Библии я читал о том же. А сейчас это Принт Бегли ждет знаков, ждет сигналов предупреждения. Видите ли, в этом и состоит мое предназначение – быть на страже.

– А как ты узнаешь эти знаки, когда они наконец появятся?

– Ближе к концу над землей пройдет звездный дождь. Звезды изменят свое положение на небесах, а луна повернется к земле обратной стороной. Будут и другие знаки, назвать которые я не имею права. Но в последний день солнце расцветет всеми цветами радуги. И вдруг станет темно... совершенно темно... темнее, чем при любом затмении. На землю упадет сплошная тьма, и нигде не будет ни искры света. Солнце, и луна, и звезды – они все исчезнут, и небо обрушится на землю... И никто не будет спасен.

– В чем же тогда смысл твоей стражи?

– О поколение червей, или я не предостерегал вас, чтобы вы бежали от грядущего гнева? У праведных будет время подготовиться, страхом и послушанием проложив дорогу к собственному спасению.

– А чероки?

(Молчание.)

– А когда все это случится?

– Скоро.

– Почему ты так думаешь?

– Прямо сейчас.

– Почему? Потому что идет война?

(Молчание.)

– Откуда у тебя такая уверенность?

– Я уже видел первый знак.

Люди начали выскакивать из подвалов и с чердаков, прокладывая себе дорогу в толпе в поисках пищи. Вооруженные палками, чтобы отбиваться от одичавших собак и разгонять крыс, в неистовом множестве снующих под ногами, они вершили свое дело в безнадежном молчании, витая как тени среди дымящихся развалин.

Он следил за ними со ступеней старого дома, защищенный от дождя козырьком над входом. Это было какое-то учреждение, укрепленное против бомбежки и обстрела мешками с песком, вал из которых был воздвигнут до высоты балкона второго этажа. Над входом реяло черно-белое знамя, ниша вокруг флагштока была разбита осколками. Поглядев вверх, он увидел черепичные крыши, уходящие в небеса и подобные крыльям огромной вспугнутой птицы.

Он был включен в похоронную команду приказом. Добровольцев для такого дела не нашлось. Они работали в масках, закрывающих нижнюю часть лица, но респираторы затрудняли дыхание и все равно пропускали запах. Город смердел смертью. Запах разлагающихся трупов забивал все остальное. Некоторые из тех, кого извлекли из-под развалин, погибли во время налета союзников уже несколько недель назад.

Он вспоминает скрип деревянных тачек на улицах Нюрнберга – тачек, доверху нагруженных трупами. Трупы немцев и американцев лежали вперемешку и слипались в кучу, чертовски противно было выдирать их из нее голыми руками.

Он вместе с остальными складывал тела в аккуратные штабеля, вроде тех, что из бревен складывают лесорубы в горном лесу около пещеры. Потом тела забирали грузовики Красного Креста, их заливали горючей известью и хоронили в траншеях, вырытых за городской стеной, а когда возникал непосредственный риск заражения, сжигали из огнеметов.

Вот этот-то запах и сводил его с ума – запах горелого мяса вперемешку с дымом и бензином.

Несколько раньше он со всей своей командой извлекал мертвецов из одного дома. Дом был полностью раскурочен. Конторы и жилые квартиры, обитатели которых давно уже перебрались в подвал, были разграблены. Шкафы, сундуки, письменные столы, чемоданы – все было взломано и раскрыто настежь. Нетронутая часть содержимого валялась на полу. Фарфор и хрусталь были сметены с полок шкафов и сервантов. Здесь были башмаки, ящики для сигар, дамское нижнее белье, шелковые чулки, парики, часы с кукушкой, американские сигареты, кожаные перчатки, бутылки с коньяком и флаконы духов – все в куче, и все в человеческой крови. Несколько тел, главным образом в эсэсовской форме, валялись на этой помойке. Подошвы прилипали к полу.

– Мне в этой дыре больше не выдержать. Такой жуткий запах... И мухи... Никогда не видел столько проклятущих мух. Надо выйти и глотнуть свежего воздуха.

– А что ты сейчас делаешь?

– Сижу здесь, под козырьком, и курю. Немного погодя мне надо вернуться. Если сержант поймает меня...

– А как называется твоя часть?

– Пятнадцатый пехотный. Нас оставили в тылу навести тут кое-какой порядок. Так мне и досталась эта чертова работенка.

– А когда закончились бои?

– Некоторое время назад... Кажется, в среду. У нас был парад победы на главной площади – у тех, кто остался в строю. Вся площадь разбита, дыры такие, что в каждую можно ведро опустить. Генерал произнес речь, сказал, что сегодня день рождения Адольфа Гитлера. Думаю, этот парень хорошенько проблюется, когда услышит сегодняшние новости, – так он сказал. Все стали смеяться и веселиться. Нам сказали, что война уже практически закончилась.

– А ты участвовал в боевых операциях?

– Кое в каких.

– Расскажешь мне об этом?

(Молчание.)

– Сколько тебе лет, Принт?

– Девятнадцать.

– А до службы тебе случалось уезжать из дому?

– Прошлой осенью я был в гостях у двоюродных братьев. Они живут в Рицтоне, в десяти милях от границы с Теннесси.

– Что ж, хорошо, продвинемся немного назад... Сосредоточься на своем дыхании...

Однажды ночью, во время первого генерального наступления на Нюрнберг, он убил человека, показавшегося в окне полуразрушенной башни. Это была одна из семи башен, венчающих на одинаковом расстоянии друг от друга стены средневекового города и используемых теперь его защитниками как снайперские гнезда. Вспышка во тьме – пламя зажигалки или спички, защищенное от ветра ладонями, – выдала ему позицию противника. Ветер был сильный, и немец прикуривал слишком долго. Бегли заколебался, прежде чем выстрелить, – не из-за своих религиозных убеждений, а потому что свет в бойнице, необычайно зыбкий, вызвал у него в душе какое-то бессознательное внутреннее сопротивление.

На какое-то мгновение он испугался. Потом прицелился, выстрелил – и огонек погас.