Читать книгу "Хоккенхаймская ведьма - Борис Вячеславович Конофальский"

на твои деньги его Вильма купила, на то имущество, что у твоих родителей украла. Помоги мне найти ее, или, может быть, люба она тебе?

– Нет, не люба, – отвечала девушка, – не люба, она иной раз меня в постель зовет, а мне скучно с ней идти и ничего ей делать не охота. Лягу с ней и думаю, быстрей бы уже. А она лезет и лезет… И ногтями вечно царапала мне все.

Максимилиан аж голову повернул к ней ухом, чтобы все слышать и ничего не пропустить, так ему интересно было, но кавалер прервал девушку.

– Пошли, поможешь нам тогда, – сказал Волков.

– Можно мне вещи взять свои?

– Бери и пошли.

– Обождите, экселенц, – остановил всех Сыч. – Рано уходить.

И Волков уже в тридцатый, наверное, раз подумал, что правильно сделал, когда не повесил его в Рютте. Сыч, ласково, насколько умел, улыбаясь, спросил:

– А скажи-ка, девонька, где Вильма серебро свое хранит?

– А в печке, – тут же ответила Эльза Фукс и указала пальцем, – в дымоходе.

Сыч полез в дымоход, малость перепачкался, но вытащил оттуда грязную жестяную коробку и потряс ее, прислушиваясь. Там что-то звенело, немного, но была деньга. Тут же палач своим страшным ножом всковырнул крышку коробки и высыпал на стол деньги. Улов был неплох, совсем неплох. Два гульдена, одна крона и тяжелый, толстый цехин. Доброе все золото, да еще семь с лишним талеров серебра.

– Молодец, Сыч, – сказал Волков и кинул Фрицу Ламме золотой гульден, остальное все сгреб себе в кошель.

А уж как Сыч был рад золотому, довольно улыбался и пошел с Эльзой помочь ее вещи собирать.

Когда вышли на улицу, кавалер на коня не полез, подошел к монаху и сказал:

– Голова начала болеть.

– Так лекарство дело свое закончило, еще вам его выпить нужно, – отвечал брат Ипполит.

– Ну так дай еще.

– Господин, не взял я его, оставили в доме лодочного мастера, – чуть извиняющимся тоном говорил монах.

– Дурень, – беззлобно сказал кавалер и хотел было уйти, но монах поймал его руку и стал озабоченно рассматривать зашитую рану.

– Чего там? – спросил его кавалер.

– Болит?

– Дергает, – отвечал Волков. – Плохо?

– Нехорошо, горячая она и красная. Как бы резать не пришлось. Ладно, до завтра поглядим, если не остынет – разрежем.

– Разрежем, – бурчал Волков, идя к коню, – конечно, не тебя ж резать будем.

А Сыч тем временем показал гульден Ёгану:

– Смотри, дурень, что я нашел. А ты коней стереги, может, тоже что найдешь.

Ёган только сплюнул от расстройства. Сыч помог Эльзе усесться к монаху в телегу, а сам тоже поехал верхом.

– Откуда у мошенника золото? – спросил Ёган у Максимилиана.

– Господин дал за то, что он деньги в печи нашел, – отвечал юноша.

– В следующий раз ты коней сторожить будешь, а я с ними буду ходить.

Оруженосец не ответил: он знал, что с господином тот пойдет, кого он с собой позовет.

Глава 15

– А как ты догадался, что Вильма девку эту пользует? – спросил Волков у Сыча, когда они поехали домой. – Отчего ты умный такой?

– А я как увидал ее сережки, так сразу смекнул, Вильма ж ведьма.

– Ну и что?

– А я картинку видал про ведьмин шабаш. Там они метлы промеж ног себе брали и вокруг костра ездили на них, а одни ведьмы у других нижнюю гриву нюхали.

– Чего нюхали? – осмелился вклиниться Максимилиан, которому все эти разговоры были очень интересны. – Какую гриву?

– Эх ты, – засмеялся Сыч, – ту гриву, что промеж ног у баб.

– И зачем ее нюхать? – не понимал юноша.

Волков молча усмехался: в такие разговоры ему, рыцарю божьему, встревать было низко, а Сыч с радостью начал объяснять молодому человеку все в подробностях.

– А где ж ты, Сыч, видел такие картинки? – спрашивал Максимилиан.

– Так на каждой ярмарке в углу где-нибудь есть ухарь, у которого такие имеются. А то и не один. И за деньгу медную всем, кто захочет, они показывают. У них и про ведьмин шабаш картинки есть, и как сатанисты живут друг с другом, и как высокородные дамы с кобелями сожительствуют. Всякие есть картинки. Всякие.

Волков молчал, он был удивлен: за всю свою жизнь он ни разу ничего подобного не видал, и казалось ему, что Фриц Ламме врет. И то ли от вранья, то ли от головной боли он даже разозлился.

– Брехать-то хватит, – сказал он Сычу, – говори, как узнал, что Вильма девку брала?

– Вас не обманешь, – тот посмеивался, поглядывая на озадаченного Максимилиана, – а догадался я потому, что дело у нас такое было лет шесть назад, когда я при судье служил. Пришел к нам лекарь один и говорит: я, мол, колбасника лечу, а кажется мне, что его травят. Уж больно на то все похоже. Ну, мы, конечно, бабу колбасника и кухарку его взяли, а те ни в какую, отнекиваются, и все тут. Мы бы их и отпустили, вроде почтенные бабы, обе замужние. В церковь ходят. Но тут старший наш увидал у них в доме служанку, девка молоденькая была, как эта наша, из сирот после войны. Да вот платье у нее было доброе, а еще сережки золотые. Вот и стали ее спрашивать: откуда, мол, золото? Жених дал? Нет. Нет у нее жениха. Может, господин какой к тебе ходит? Нет. Не ходит никто. Откуда золото – непонятно. Ну, ясное дело, ее малость приласкали как положено – она и заговорила. Оказывается, жена колбасника и кухарка его давно блудят, лижут друг друга, и ее взяли вроде как третьей. А верховодила всем кухарка, она у них вроде как за мужа была, и, чтобы девка эта не болтала, сережки ей, и платье, и всякое еще дарила. Взяли мы бабищ, и под кнутом да под железом они и заговорили. А лекарь, оказывается, прав был, хотели они колбасника извести и жить сами. И извели, помер он вскорости. Вот как я сережки золотые на этой девке увидал, так сразу тот случай и вспомнил. Сразу подумал: откуда? Вот и спросил, а уж по ее мордашке-то и понял, что попал верно.

– И что ж с теми бабами было? – спрашивал Максимилиан.

– Что им судья назначил, то и было, – отвечал Сыч. – За отравление положено смерть в кипятке. Кухарку и сварили. А за убийство мужа положено в землю живьем баб закапывать. Вот и схоронили ее так.

– А с девкой что? – не отставал юноша.

– Не знаю, может, отпустили, может, в монастырь отправили, не помню уже.

Так они и доехали до лодочного двора. Волков