Читать книгу "Зойка моя! - Нонна Кухина"

Чуткая Ольга, заметив, как изменилось настроение гостя, превратилась в просто радушную хозяйку. Выпив по бокалу шампанского за успешное начало музыкальной карьеры Стива, они вежливо распрощались.

Но уже в субботу Стив стоял в синагоге и слушал, как поет любимая. Едва дождавшись окончания, он сунул ей записку с адресом и мгновенно скрылся.

Стив ждал Ольгу до позднего вечера. Его первое собственное – после интерната – жилище было очень скромным: крошечная съемная квартирка, небогато обставленная, но идеально чистая. А главное – это был его собственный угол. Но сейчас любимое убежище давило Стива, как клетка. Он метался от стены к стене, несколько раз вставал под ледяной душ, даже начал разговаривать с драгоценным альтом:

– Ну скажи ей, поторопи ее, ты же обещал, что она придет…

Звонок в дверь полоснул по нервам, как удар бича. Стив, казавшийся Ольге таким юным и стеснительным, буквально втащил ее в квартиру и захлопнул дверь. Ни в поцелуях, ни в руках его не было и намека на робость. Оробела скорее Ольга:

– Мальчик мой…

– Не надо! Я уже не мальчик…

Потом они, тесно прижавшись, лежали на его узкой кровати. Стив нежно гладил возлюбленную, зарывался в рассыпавшиеся волосы и говорил, говорил:

– Ты вселенная, любовь, ты весь мир. Ты спасла меня, ты подарила мне музыку, ты подарила мне саму жизнь. Я должен сделать тебя счастливой. Мы теперь всегда, всегда будем вместе…

Ольга смотрела печально:

– Завтра я улетаю на гастроли…

Она вернулась только через месяц, но следующие полгода стали одним сверкающим счастьем. Стив как будто не замечал, что между сумасшедшими, страстными ночами были еще и дни. Он много занимался, он отыграл несколько концертов, критики восторгались взлетом его мастерства и прочили ему мировую славу… Но для Стива все это было как бы между прочим, главное была – она, Ольга. Чуткая, понимающая, невероятно красивая. Огромные глаза, один взгляд которых погружал в сладкую бездну, водопад темных кудрей, белоснежная кожа, высокая шея, нежные плечи, тонкая девичья талия, полные бедра…

– Ты мой альт, моя музыка, – шептал он ей, вспоминая «Песнь песней» царя Соломона: «Ты прекрасна, возлюбленная моя, и пятна нет на тебе…»

Но Ольга даже в буре страстей ясно видела, что у них нет будущего. Да, их тянет друг к другу, как два полюса магнита, но… ему двадцать, ей сорок, и в глазах общества – тем более музыкального общества – подобный союз ужасен. Обнародовать его – значит поставить крест и на ее, и на его карьере.

Она изо дня в день откладывала решение, все отчетливее понимая: Стив ослеплен любовью и ни за что от нее не откажется. Значит… Однажды она уже спасла этого чудесного мальчика, и сейчас вновь должна его спасти. Теперь уже от самой себя.

Farewell…

Сидя у камина в своем роскошном доме, Ольга слушала завывание ветра за стеклами и нервно крутила в пальцах бокал с розовым шампанским, чувствуя, что и сегодня у нее не хватит духу, чтобы сказать наконец все, что необходимо. Стив, чувствуя ее напряжение, попытался разрядить его немудреной шуткой:

– Почему мы сидим, вместо того чтобы лежать? Зачем впустую тратим драгоценное время, отпущенное на любовь?

Его слова прозвучали для Ольги звоном спущенной тетивы. Она поняла: все, пора. Иначе духу так и не хватит. Ножка хрустального бокала с хрустом переломилась в сжатых пальцах.

– Ты правильно сказал – отпущенное. Все, любовь моя, пришло время прощания.

Стив побелел, не в силах вымолвить ни слова. А она почти спокойно продолжала:

– Я скоро выйду замуж, прости. Молчи, молчи. Это был праздник, а теперь наступают будни. Да, я люблю тебя, я даже не знаю, как смогу без тебя жить… Но я смогу. И ты сможешь. У каждого из нас – своя дорога. Двадцать лет разницы – это пропасть, которую не перешагнуть, не перелететь. – Она до крови прикусила губу. – Спасибо тебе. И – прости меня. – Она налила полный бокал, расплескав половину, залпом выпила. – Прости, я тебя обманула. Твой брат жив.

– Изя? – еле слышно выдохнул Стив.

– Да, он жив, его тогда усыновили. Найди его. И забудь меня. Нет! Нет. Нет, пожалуйста, вспоминай меня иногда. Пожалуйста…

Стив долго не мог отойти от Ольгиного дома, глядя через улицу на розоватые окна и повторяя трагические байроновские строки:

Fare thee well, and if for ever

Still for ever fare thee well.[1]

Марта. Принцесса с новорожденным

– Повезло девчонке – богатая наследница! Да и Фира не жилец, теперь все этой выскочке достанется!

Злой шепоток обжег Марту, но она только сглотнула и чуть крепче сжала кулачок, удерживая нестерпимое желание развернуться и со всего размаху отвесить неизвестному «шептуну» полновесную пощечину. Нет. Не обращай внимания, это чужие люди.

Она не знала и половины тех, кто мрачной толпой стоял на аллее Новодевичьего кладбища. Венки, оркестр, соболезнования от правительства – все как полагается. На похоронах такого ранга собираются самые дальние знакомые, даже вовсе незнакомые. Большинству наплевать и на покойника, и тем более на его близких. Но стоит хоть на миллиметр отступить от траурного протокола – налетят стервятники, разнесут, перескажут, прибавят сотню подробностей. Надо держаться.

Марта, все последние дни занятая отвратительными похоронными хлопотами, еще никак не могла поверить, что они с мамой остались одни. Только что готовились к юбилею – Зальцману исполнялось семьдесят, – выбирали подарки, Марта писала приглашения иностранным коллегам и друзьям художника. И вдруг – резкая смена погоды, перепад давления… и все. Эсфирь Марковна, подкошенная смертью мужа, едва могла ходить и говорить. И, хотя секретариат Союза художников старался помочь, в основном все легло на плечи Марты. Ей даже поплакать было некогда.

Но дома, после поминок, она вдруг не выдержала:

– Мамочка! Ну за что они так! Какое наследство! Как они могут!

Фира прижала ее к себе:

– Ничего, дочка, не обращай внимания. Злые, завистливые люди. Уезжать надо. В Израиль. Выйдешь замуж за Геночку, у них там родня…

– Какое – замуж! – Марта подумала, что рассудок Фиры не выдержал свалившегося на них горя. – Траур…

– Ничего, – остановила ее Фира неожиданно твердо. – Абраша… – Голос ее дрогнул, но она справилась. – Абраша поймет, а там, – она подняла глаза к небу и горько вздохнула, – там как хотят. Ничего. Выйдешь замуж, уедем, вывезем его картины, сколько сможем, у тебя будет будущее, у меня – обеспеченная старость. Еще и внуков понянчу. Здесь у нас ничего не остается.

Через месяц, после скромной свадьбы, они уехали.

В Израиле Марта сразу же устроилась переводчицей в одну из турфирм. Геночка, который в Москве был таким романтичным и предупредительным, оказался совершенно не готов к тому, чтобы заботиться о семье. Он целыми днями лежал на диване и «переживал»: его юридический диплом здесь был никому не нужен. А мамочка, которая всегда все за свое дитятко решала, осталась в Москве. Сам же по себе он недорого стоил.