Читать книгу "Башмаки на флагах. Том 1. Бригитт - Борис Конофальский"

— Да-да, банды примеряла, и они хороши, краски ярки, материи прочны, но вот у сержантов ваших одежда грязна очень, видно, они её не стирают совсем.

— В походе не до чистоты, а уж в бою так и вовсе не до неё, — поясняет кавалер.

— Так то в войне, а мы на ход собираемся, весь город придёт на нас смотреть, — говорит Бригитт и с аппетитом ест куриный бок, жаренный с чесноком.

И вот в этом она права.

— Велю одежду стирать и мыть, доспех всем велю чистить, — говорит Волков, тоже с удовольствием поедая курицу.

Ни он, ни Бригитт не видят, как к их разговору вдруг стала прислушиваться госпожа Эшбахт. Обычно ко всему безучастная, за столом молчаливая, а тут вдруг заинтересовалась.

— Велите, велите, а то шествие уже через два дня. — говорит госпожа Ланге.

Элеонора Августа отрывается от трапезы, смотрит на мужа, но спрашивает у Бригитт:

— И что это за шествие вы устраиваете?

— То не мы устраиваем, — говорит Бригитт, она довольна и словно хвастается, — то город в честь победы нашего господина над горцами просит его быть с шествием на Рождество. Город сам оплатит нам барабанщиков и трубачей, а мы будем шествовать от южных ворот до кафедрала, где епископ будет читать рождественскую мессу.

Волков вздыхает, понимая, что зря Бригитт болтает так много. И как в воду глядел, жена вдруг кладёт кусочек курицы, что держала в пальчиках, в тарелку, смотрит на Волкова, и во взгляде её читается удивление и даже обида.

— Господин мой, отчего же вы не говорили мне, что город просил вас провести шествие? Почему же я ничего не знаю о вашем шествии?

Волков сам удивляется в свою очередь. И он, и его господа офицеры, и Бригитт неоднократно говорили об этом, тут же, в этой зале, за этим столом, в присутствии госпожи Эшбахт. Как она могла не слышать их разговор? И пока он удивлялся и думал, что ему ответить, заговорила Бригитт:

— Так это оттого, что вам славные дела господина нашего не интересны.

О Господи! Уж лучше бы она молчала. Элеонора Августа напряглась, вытянулась, выпрямила спину и стала нервно вытирать полотенцем жирные пальчики, не отводя ледяного взгляда от госпожи Ланге. А потом, всё ещё смотря на Бригитт, сказала твёрдо и явно адресуя слова только ему:

— Желаю на шествии при вас быть и на мессе праздничной у епископа при вас быть, как жене положено.

— Хорошо, — успел сказать Волков, пока Бригитт ещё чего не сказала.

Но Бригитт и не думала замолкать:

— Да к чему вам это? Хочется вам таскаться по холоду? Сидели бы уж дома.

Тут Элеонора Августа вытерла руки, отбросила полотенце и встала и, так же глядя на Бригитт, сказала Волкову:

— На шествие я поеду, хочу мессу епископа слушать и при муже своём сидеть, — она помолчала и добавила победно: — Господин мой, прошу вас нынче ночью спать в моих покоях. Устала я одна спать, словно незамужняя какая.

Сказала и, выйдя из-за стола, пошла к лестнице, что вела на второй этаж.

Волков молчал, даже и знать не знал он, как ему быть в этой ситуации. Что сделать? Что сказать? Бригитт же покраснела от злобы, так была зла, что стала не так хороша, как обычно, так зла, что ногти на пальчиках, что стакан сжимали, побелели.

Глава 18

Это ему было не присуще, но кавалер решил, что этот раздор в его доме сам утрясётся. Уляжется и забудется, как и все бабьи склоки. Без его вмешательства. Две женщины, законная и желанная, сами уже найдут способ, как им жить под одной крышей. Ну а как иначе, им три раза в день придётся садиться за один стол, встречаться, ходить по одним комнатам, разговаривать. Может, уже и не будет про меж них прошлой сердечности, когда Элеонора Августа и Бригитт были компаньонками, но уж найдут они слова и договорятся, как жить без кошачьих драк. Всё-таки не хамская кровь в них текла, кровь в обеих была самая что ни на есть благородная. Графская.

Волков помнил, что во всех женских бандах, что ходили за любым войском, всегда поначалу случались склоки и драки. Сначала дрались из-за места в колонне. Всем хотелось идти вместе со своими повозками сразу за солдатским обозом, а не плестись в самом конце за арьергардом. Дрались за место в лагере, всем хотелось быть поближе к воде и к офицерским палаткам, а не у отхожих мест. За право торговать вином и даже за право торговать телом в каком-нибудь привилегированном и поэтому состоятельном отряде. В общем, поводов рвать друг другу космы у женщин было предостаточно. Маркитантки и девки гулящие при любой возможности били друг друга. Таскали за волосы друг друга так, что вырывали из голов клочья, оставляли проплешины. Лица друг другу царапали так безжалостно, что потом даже бывалые солдаты, видавшие всякие раны, смотреть на окровавленные женские лица не могли. Впрочем, солдат это забавляло, они с удовольствием сбегались смотреть на «кошачью войну», которая случалась всегда в начале похода. В ругани, в визге, в драках кое-как выстраивалась женская иерархия, появлялось своё «чинопочитание». Потом в женском «войске» постепенно наступал мир. Всем становился ясен их статус и их место в войске, все всё понимали, все уясняли, кто, и где, и чем может торговать и кто, и когда, и кому может дарить ласки, женщины успокаивались. В войске наступал мир, который совсем изредка прерывался дракой. Эти драки носили уже сугубо коммерческий характер. Били, как правило, хитрюг, которые думали, что умнее всех остальных. Когда какая-то девица переспала не с тем, с кем ей положено, или, что ещё хуже, сбивала цену на ласки, вот таких били и отнимали у них заработанное. Били и маркитанток, если, к примеру, она зашла торговать остатками пива в расположение отряда, где ей это делать не положено.

Волков думал, что всё и в его доме образуется так же, как и в бабьих батальонах, что ходили вечно за солдатами. И поэтому ничего не предпринимал. Ночь он спал у жены, как она того и требовала. Чем обозлил Бригитт, это он сразу понял утром по тому, как красавица с ним поздоровалась. Она буркнула ему что-то, не подняв головы от дела. Он удивился и спросил её о самочувствии, а она лишь сказала ему холодно:

— За стол садитесь, завтрак велю подавать.

Сели завтракать, так за столом такой нехороший дух висел меж женщинами, тяжесть была столь осязаема, что возьми он боевой топор да проведи меж ними так топор, тот застрял бы и повис бы в воздухе.

Элеонора Августа всё время, как приехала в дом его, словно спала, до сих пор ни домом, ни мужем не интересовалась. Грезила только домом отца своего, мечтала о балах и танцах. Читала романы да рукодельем занималась. До сих пор ей было всё равно, где муж её ночует. Да хоть в хлеву, лишь бы к ней не прислонялся. А тут вдруг как проснулась. Посмотрела на мужа, потом на Бригитт и, морща носик от недовольства, говорит:

— Отчего вы, госпожа Ланге, так небрежны?

Рыжая красавица смотрит на Элеонору Августу в удивлении, ярость её приливает к сердцу, а кровь к лицу, но говорит она ещё спокойно: