Читать книгу "Яшкины дети. Чеховские герои в XXI веке - Галина Щербакова"

Утром, провожая ее в школу, бабушка сказала:

– Ты осторожней, детка, с выбором знакомых. Береженого бог бережет. Тут такой случай, когда кошкам могут отлиться мышкины слезы.

– Они так дрались, кошки во дворе.

– Я тебе не про кошек, Уня.

В холле она снова споткнулась о невидимый Нюркин сундук, но заплакала уже в лифте. Испугалась то ли психиатра, то ли невидимых миру своих слез. Одновременно почему-то – и мышкиных.

Типа послесловие, которое после, но и до одновременно

В ночь с 7 на 8 ноября 2007 года с автором этой книжки случилось странное: привиделся не кто-нибудь, а сам Иван Алексеевич Бунин. Впрочем, может быть, на сей казус и не стоило обращать внимания, если бы не одна история, происшедшая десяток лет тому назад и тогда же правдиво мною изложенная в нижеследующем тексте.

«ВАШЕ ВЫСОКОБЛАГОРОДИЕ! БУДУЧИ ПРЕСЛЕДУЕМ…»[1]

Небеса

Райские кущи

Ивану Алексеевичу БУНИНУ

Глубокоуважаемый Иван Алексеевич!

Пользуюсь оказией и через вернейшего человека передаю Вам письмо с родины-отечества. Тут Вас по одному несчастному случаю, можно сказать, задушили в объятиях любви. А то вы нас не знаете? Мы же по части любви до смерти первые на земле (правда, и по ненависти тоже). И я, так сказать, этими объятиями Вас была придавлена до момента полного удушения. Хотя, конечно, лестно невероятно быть придавленной к Вам… ни с чем не сравнимое чувство. Дело в том, – так пишет «Общая газета», редактор там милейший, обожаемый мной умница, – что «грамотный человек имеет уникальную возможность прочитать еще одну „Митину любовь“ – повесть Галины Щербаковой (это я, великодушный Иван Алексеевич! – Г. Щ.), под вызывающе бунинским названием» (Господи, прости меня грешную!). «Два мира, два Шапиро – шутили в застойные времена», – скорбно сообщает газета.

Вам с одного раза такое не понять, Иван Алексеевич! Позволю себе пояснение. Ну, это типа: два мира – два детства; у нас – и у них, разведчик – шпион и другие неразъемные понятия. А Шапиро, как ему и полагается, у нас всегда под языком. Вы, Иван Алексеевич, поясню, хороший Шапиро, а я, значит, – нет. Вам нравится быть хорошим Шапиро? Мне-то ничего, я вполне за… и меня, скажу Вам, не «нет» в этом случае беспокоит, а то, что я все-таки дама. Я вообще эти дела по перемене пола не приветствую.

И потом… У меня внуки…

Но продолжаю. «…Неплохо бы витальной любимице „Нового мира“ – за последние два года – рекордное количество публикаций, куда там Токаревой (а ее-то, голубушку, за что прижали? Она-то что плохого Вам сделала?.. И мне ничего! – Г. Щ.), – одаренной речистой наблюдательностью и способностью наделять безликие слова запахом плоти… в следующий раз появиться с „Войной и миром“, можно и с „Идиотом“ – хорошее название, между прочим».

Меня как по голове ударили. Витальность мою как корова языком слизала. Я с ней и гербалайфом боролась, и антоновские яблоки килограммами ела – и ничего. А тут чувствую – уходит моя витальность струйкой дыма, прямо в форточку, в сиянье дня. И так обидно, Иван Алексеевич, столько недоделанного… газета правильно отметила мои притязания. Роман вот хороший писался. «Вишневый сад» называется. Главный герой – Епиходов. Жена у него – Ольга Ларина. Сада, конечно, никакого. Откуда? Если у них пятый этаж геопатогенного дома на 2-й Новоостанкинской? Там вообще живое не живет. Но если подумать, а где ему жить, Епиходову?.. Хотя Антон Павлович может сильно рассердиться. Он ведь так просил меня, так просил, ты, говорит, сделай ему хорошо, ну, чтоб не все время неудачник. А у меня никакого счастья для него не получается. Теперь если и Антон Павлович на меня топнет, то автобиографический триллер «Идиот» мне уже точно не написать. Вся надежда – может, отлежусь?

Вот вчера от вашего гнева была труп трупом, о потустороннем стала думать, как там у Вас отбрасываются тени… Я ведь не просто залезла к Вам в карман, я еще и тень Вашу, оказывается, «потревожила». Так как мне «все до звезды» (мои слова, мои!), то мы, конечно, никогда с Вами не встретимся, я буду в других пределах. Обидно и горько. Я Вас и Антона Павловича всегда любила больше, чем Гомера. Я так на эту тему заплакала, а тут в кухне крышки посыпались. Шум такой специфический. Подумала: всё. Это уже оттуда. Копыта. А на самом деле, слава тебе, Господи, Епиходов пришел и все свалил. Пока я навела порядок, гляжу, витальность моя, что улетала струйкой дыма, из той же форточки комковато так ко мне же возвращается. Ну, думаю, «Идиот» не «Идиот», а «Вишневый сад» все-таки закончу. Села я за стол и стала «наделять безликие слова запахом плоти». Только левое плечо что-то у меня все дергается и дергается. Иван Алексеевич! Не поверите, но левое плечо открыло мне суть вещей.

…Было это лет за десять до выхода моей (не Вашей, Иван Алексеевич) «Митиной любви». Тоже была весна. И тоже холодная, потому как допрежь всего видится мне коротенькая беленькая шубка из песца, ну такая е-два – е-два, а не едва – е-четыре… В шубку завернута с виду маловитальная дама, хотя копыточки у нее и тогда были будь здоров. А я, значит, у нее автор. Только что с улицы, ноги промокли, в боку – колотье, в душе мозжит… Шубку такую, как у дамы, я сплю и во сне вижу. И что там говорить, Иван Алексеевич, завидую я этой белой шубке черной завистью. И ведет меня эта дама-шубка в большой такой кабинет и устраивает мне там, простуженной бедной женщине, полный атас. Не песню, а окрик, который одновременно и наказание. Ну, типа: «На ЧТО ты руку подымал?!!» У меня от перепуга руки рухнули ниже колен. Оказывается, я сдуру (от ума такими вещами не занимаются) написала роман «Чистый четверг». Ну, не сообразила я, что тут чистый религиозный подтекст. И я, значит, грубо намекаю: люди, будьте бдительны! Предадут вас друзья же ваши, с которыми вы пиваете и гуляете. Неглубокая такая мысль, но, как говорится, по мере сил.

Дама же моя драгоценная не могла ничего такого, с намеком, в свой журнал допустить. Испугалась я тогда на всю жизнь. И черным цветом заполосовала позорное свое название, а от благодарности за свое спасение чуть копытце не поцеловала. Бок помешал, не дал согнуться, колом в нем ребра встали.

Дальше, Иван Алексеевич, случилось страшное. «Ты, подлое твое авторство, – говорит мне шубка, – хоть что-нибудь соображаешь или „месишь“ и „пашешь“ не думая? Ты как назвала свою отрицательную героиню?!»

А я ее, Иван Алексеевич, назвала простым русским именем Раиса. Понимаете степень моей дури? Меня всю ужасом пронзило, колотун меня забил. Это ж теперь каждый может из-за меня взять в голову лишнее про РАИСУ МАКСИМОВНУ!