Читать книгу "Пост 2. Спастись и сохранить - Дмитрий Глуховский"

Катя понимает: если пойти и пересказать это Филиппову, который к театру приставлен, Рублевой конец. За такие слова, сказанные вслух, произнесенные прилюдно, ее не простят. У Охранного отделения хватка бульдожья. Просто пропадет она, и все. Просто исчезнет.

Вот он, короткий путь к победе, говорит себе Катя. Подняться после репетиции к Филиппову и пересказать ему весь разговор.

— Что вы уставились? — визжит Рублева, сама уже зная, как страшно она только что оступилась. — Все, закончили! Давайте уже наконец работать!

9

Конечно же, Катя не стала никому доносить на Антонину. Даже Танюше ничего не сказала о рублевской выходке. Было очень страшно, что такой сильный человек может оказаться таким хрупким, было очень страшно уничтожить его подлостью. Катя выбрала остаться собой.

Но, придя домой, она первым делом снимает телефонную трубку и набирает номер белоноговского помощника.

— Его Светлость приглашали меня на бал, — твердо выговаривает она. — Бал-маскарад. Передайте, что я буду.

Сказав это, она держит еще гудящую трубку в руках и думает о том, что не ответила Юре ничего, когда тот звонил ей перед отправлением: точно так же держала трубку, такие же шли гудки, когда он рассоединился.

Хорошо или плохо, что она не успела ему себя пообещать?

Он был в ее непонятной жизни якорем однозначности. Заведенная балетной школой на двадцать пять лет хода, после которых она, как любая балерина и любой спортсмен, должна была просто самоуничтожиться, любви Катя себе никогда не позволяла. Любовь была для нее не смыслом жизни, а видом досуга. Любовь не могла претендовать на то, чтобы подчинять своим капризам Катину жизнь. Любовь всегда ходила у Кати рядом в строгом ошейнике; Катя спускала любовь с поводка на каникулах, но, позволив ей порезвиться, снова сажала ее на цепь, а если та не слушалась, то и вовсе усыпляла ее по подозрению на бешенство.

С Юрой — именно из-за его одноклеточной простоты, из-за его убежденности в том, что из целого мира можно сделать какие-то внятные выводы и что он сделал единственно верные, из-за его готовности любить ее безоговорочно и из-за того, что единственные его сомнения касательно Кати заключались в том, достоин ли он ее (о, это было написано у него на лбу!), — она вдруг начала забываться. Ее заводила его любовь к ней; то, чего она не могла почувствовать в кордебалете — своей уникальности, — она чувствовала, выходя на Патриаршие пруды в компании провинциала, казака и простака. Может, это и было дурновкусие — ладно, может, Катя и была в сути своей вульгарна, может, она и тосковала в душе по простой роли фронтовой подруги, но эта роль была стократ привлекательней ролей крыс и кукол.

— Попросите уточнить, какая тема у маскарада? — добавляет Катя. — Мне ведь нужно подготовить костюм.

— Ревущие тридцатые, — отвечает ей помощник.

Тут Катя вспоминает про платье, которое Таня шьет ей к возвращению Юры. Думает секунду — отменить заказ или не отменять — и решает, что отменять не стоит, потому что иначе последует шквал вопросов, на которые Катя отвечать не имеет права.

Хранить секреты она научена.

10

Танюша еле успевает позаимствовать подходящее платье в непротопленном и полутемном Театре Сатиры, где она трудится на вторые полставки. Там «Мастер и Маргарита» идет, и платьев, пошитых по моде столетней давности, у них в избытке.

Лимузин с номером «717» причаливает к их дому со стороны Леонтьевского; князь ждет внутри. Он одет по-профессорски: в неопрятную «тройку»; белая грива нарочно встрепана, на носу круглые очки в тонкой оправе, в зубах трубка, на шее непременный шелковый платок.

— Кто вы? — спрашивает у него Катя.

— Среднее арифметическое между Эйнштейном и Эйзенштейном, — улыбается ей князь. — Абстрактная нерусь. А вы?

— Я просила украсть для меня платье Маргариты, — признается Катя. — Но его уже кто-то спер. Это просто костюм статиста. Зато сшито как раз по мне.

— Отличное платье, — оценивает Белоногов. — И ничего страшного. Есть ситуации, в которых лучше быть статистом, чем оказаться на главных ролях. Вы уж мне поверьте.

Авто выкатывает на Тверскую, разворачивается у «Ритца» и неспешно движется обратно к Садовому. Идет мокрый снег. Витрины магазинов уже оккупированы Дедами Морозами, сидящими в еловых ветвях, как в засаде. Уличные рабочие меняют праздничную иллюминацию: посвященную Дню Михаила Архистратига снимают, развешивают новогоднюю.

— Всегда-то у нас праздник, — замечает князь, глядя на их хлопоты. — Всегдато у нас карнавал.

— А что за карнавал сегодня будет? У графа?

— Русское дворянское общество дает. Увидите.

Добравшись до Садового кольца, машина поворачивает влево и мимо гостиницы «Пекин» едет к Смоленской. Катя выкручивает свою лебединую шею, провожая «Пекин» прощальным взглядом. Белоногов, заметив ее печаль, открывает серебряную пудреницу с припорошенным зеркальцем.

— Будете?

— Буду, — благодарно отвечает она. — Ах!

Проезжают Императорскую детскую больницу, Императорский зверинец.

— А далеко мы едем?

— Приехали уже. Вот это здание, американское посольство.

— Какое посольство?

— Ну раньше тут было посольство. Вот это большое, белое с желтым.

— Оно же горело! Оно разве жилое?

— Нежилое. Вот поэтому как раз тут и маскарад.

Лимузин останавливается. Князь вылезает первым — чуть охнув, но тут же спохватившись. Подает руку Кате.

— Могли, конечно, любое бывшее посольство использовать, — окинув взглядом почерневшую от копоти важную «сталинку» в десять этажей, вздыхает Белоногов. — Французское для балов больше подошло бы. Все равно все пустые стоят. Но тут, конечно, веселей.

— И правда, весело!

Привратники одеты в красноармейские тулупы. Белоногов подает им свою визитку — слоновой кости, с золотым вензелем, они сверяют имя со списками, проводят внутрь.

— На третий этаж поднимайтесь, — советуют они. — Там окна целы, там тепло. А на втором и четвертом только если у костров греться, зато там шашлыки!

Катя после княжьей пудреницы в ажитации, ей все очень-очень нравится. Шашлыки на втором этаже бывшего посольства, маринованные в чем-то сладком (в «Кока-Коле»! — хохочет человек в очереди) и с дымком, восхитительно вкусны, чужие кавалеры в огненных отсветах кажутся загадочными и демоническими, другие женщины, кутающиеся в меха, — недосягаемо прекрасными, но со всеми ними хочется разговаривать, идти на сближение, хочется быть причастной к этому удивительному празднеству.

Они идут на третий, застекленный, этаж. Там действует гардероб, можно сбросить верхнюю одежду, там горят электрические лампы, и люди наконец узнают друг друга в лицо.

— Граф Воробьев. Князь Ерошкин. Граф и графиня Жевакины. Барон Краевой. Князь Билялов. Граф Борзухин, — бесконечно перечисляет улыбающихся ему людей Белоногов и знакомит их всех с Катей. — Екатерина Бирюкова. Танцует в Большом.