Читать книгу "Шоколадная ворона - Саша Канес"

На Манефином лице проявилась гордость.

– А кстати, что с теми, кто физически сильнее тебя? Неужто таких нет? – поинтересовалась она.

– Редкость... Но те, кого видела, мне были неинтересны и... не очень приятны... мягко скажем... И они к тому же были все равно слабее морально.

По мере продолжения беседы я ощущала себя все более и более ущербной.

– Ладно, просветительница ты моя! – похлопала я Манефу по мощному розовому плечу. – Не терпится тебе девушку развратить, ей-богу! Сама миссионерша-сострадательница и меня туда же тянешь!

– Да ну тебя! Разбирайся сама! – Маня махнула на меня рукой. – Мне тоже все надоело! Может, ты и права! Ну их!

– А скажи мне честно, – спросила я, – при твоем обширном опыте, кто тебе больше всего из твоих дурацких мужиков понравился? И почему? Чем, я бы даже сказала?

– В каком плане больше понравился?

– Я имею в виду только сексуальное удовольствие.

Не задумываясь ни секунды, Манефа выпалила:

– Душик!

– Кто-кто?

– Ну, душик! Душ в ванной комнате!

– Душ в моей ванной?

– Ну да! Чего ты на меня так смотришь, словно баран на новые ворота?! Твой душ тоже хороший, но там, где я раньше жила... у Полины Петровны, царствие ей небесное... Вот там душик был вообще классный! Ты что, не пробовала никогда?

Думаю, на этом месте я не самым приличным образом хихикнула. Вспомнилось чье-то мудрое высказывание, что все женщины делятся на две группы: девяносто пять процентов – те, кто занимается мастурбацией, и пять процентов – те, кто врет, что этого никогда не делает.

– Честно говоря, я не сразу его полюбила... Точнее, не сразу приспособилась. Главное, приспособиться откручивать распылитель... Попробуй непременно! Ощущение непередаваемое!

Ну не отвечать же мне было Мане, что я с этим душиком знакома уже лет пять. И не только с этим. Когда в клубе не было очереди в раздевалку, я изменяла своему домашнему душику с душиком общественным. Главное достоинство душика в том, что можно не терзаться, справедливо ли я по отношению к нему поступила, любит ли он меня и не слишком ли по-хамски я разговаривала с его мамой.

Но я опять изобразила на лице встревоженную невинность. Нашу беседу очень вовремя прервал мой внезапно проснувшийся мобильник. Звонил Костя. «А вдруг я была не права и он просто сидел где-то в гостях, а девушка не валялась рядом с ним в постели, а просто была шумной гостьей? – подумала я, но трубку не взяла. – Все равно мне незачем с ним общаться. Он хороший парень, и пусть у него будут нормальные веселые подруги и верная уютная жена. А со мной это невозможно. Я – тигре! Я не могу стать спокойной, рассудительной и даже справедливой. Я должна быть резкой и свирепой».

Маня вывела меня из прострации:

– Знаешь, чем самообладание отличается от обладания? – то ли всерьез, то ли в шутку спросила она.

– Ну...

– Ничем! Только потом поговорить не с кем.

Так и закончился наш разговор о любви и сексе.

Мы убрали кухню и разошлись по комнатам. То есть, разумеется, Манефа пошла в мою бывшую кровать, «обесчещенную» Львом Борисовичем, а я отправилась в комнату деда Леши и постелила себе на его раскладном диванчике. Но спать совсем расхотелось. Я накинула на себя халат, села за письменный стол и взялась наконец дочитать книжку итальянской журналистки. Ощущение тревоги и даже безысходности усиливалось от того, что все происходившее со мной в последнее время слишком хорошо вписывалось в картину, нарисованную госпожой Фаллачи. Закрыв книгу на последней странице, я вспомнила, что у меня еще есть критическая статья сластолюбивого журналиста Дубиса. Его творение укладывалось в разворот газеты, и, сделав над собой усилие, я прочитала и это. Честно говоря, я ожидала, что столкнусь с какой-нибудь невообразимой гадостью, но статья оказалась просто самодовольной чушью, написанной человеком, не имеющим собственных внятных мыслей и не владеющим искусством сложения слов в предложения. Даже злиться было не на что – несчастный блохастый Шарик тявкал с безопасного расстояния на некогда могучую умирающую львицу.

Камлание

Осознание того, что возле моего подъезда постоянно дежурит кто-то из братьев Учителя, было совершенно невыносимым. Но оспорить решение было невозможно. Еще и потому, что Батыя нигде не было. Как я поняла из скупых ответов неразговорчивых близнецов, Батый пренебрег своей подпиской и, рискуя быть арестованным, ездил по стране в поисках союзников, более-менее влиятельных людей, которым успел насолить Хаджи Мусаев.

На следующий день после разговора с Маней я снова приехала в больницу. Денилбека два дня как перевели в другую палату, этажом выше. Он уже открывал иногда глаза, но ничего не говорил. Я не знала, узнавал ли меня Данила. Мать всегда сидела рядом с сыном, мне казалось, что она вообще никогда не спала. Абдул-Хаким начал ходить на работу – семье требовались деньги. Мне с большим трудом удалось всучить какую-то небольшую сумму их матери. И то она приняла деньги только после того, как я согласилась считать их долгом.

В новой палате, кроме Денилбека, лежал еще старик, разбившийся тут же, на больничной лестнице. Дедок пришел навестить подругу жизни, поскользнувшуюся на льду и сломавшую шейку бедра. Единственное, что принес с собой, – бутылку дешевого портвейна, которую сам же и выпил под бабкины попреки, сидя возле ее одра. Из больницы он уже не вышел – описавшись, поскользнулся на верхней ступеньке и скатился кубарем до конца марша каменной лестницы. В падении он опрокинул двоих гастроэнтерологических больных и обрушил на себя тяжеленную доску «Врачи-герои». Дедок был мерзкий, но я всегда, когда это было необходимо, выносила из-под него судно и даже обмывала его. Честно говоря, я делала это не только потому, что было жаль старого алкаша, но и Денилбеку, и его матери – нам всем лучше было дышать нормальным свежим воздухом. Ухаживать подобным образом за Данилой его мать не позволяла. Я несколько раз спрашивала ее, вернулся ли муж и есть ли какие-нибудь сведения о нем, но женщина только качала головой.

Накануне визита в американское посольство я вдруг вспомнила о камлании в клубе работников коммунального хозяйства. Сама не знаю почему, но дата выступления потомственного сибирского шамана запечатлелась в моем мозгу, еще когда я ехала в метро вместе с юным скрипачом. А потом, когда о своей встрече с Балданом Соднамом мне рассказал инвалид-художник, я решила непременно посетить это любопытное мероприятие. По дороге из больницы я попросила своих защитников разрешить мне туда сходить. Посовещавшись между собой, они решили, что Тэрбиш пойдет со мной, а Энэбиш будет ждать нас на стоянке возле клуба. Скупой на слова Тэрбиш тем не менее сказал, что и ему будет любопытно посмотреть на бурятского шамана. Ведь буряты и монголы – по сути – один народ, и языки их тоже практически не отличаются друг от друга. Балдан Соднам, сказал Тэрбиш, означает Сила Света.