Читать книгу "Шолох. Академия Буря - Антонина Крейн"

– А откуда ты знаешь об этой «картинной галерее»? – спросила Найт, стремясь развеять гнетущее впечатление. – Ты же тоже новичок!

– Кхм, напомню: в отличие от тебя я готовился к поездке, – подмигнул Фрэнсис.

Они сели на мосту, и близнец начал распаковывать корзину с припасами, добытую им на кухне. Юноша налил в два берестяных стаканчика (патент его бабушки, чаевницы госпожи Пионии) шипучий осоко-лимонад. Зеленый, пузырящийся, густой и кисловато-сладкий.

– Эта информация есть в книгах об академии. Раздел: «Факты о Буре и Ее Жителях».

– Ага. А про жутких демонов там тоже говорится? – сощурилась Найт.

Лицо Фрэнсиса осталось непроницаемым, но лимонад качнулся, а сердце бахнулось куда-то вниз, в район идущего в подвалах семинара по некромантии. Сожитель внутри встрепенулся, разворачивая крылья: опасность!

Откуда она…

Но Найт уже деловито тыкала пальцем себе за спину, в сторону испугавших ее эмблем.

Фрэнсису аж похорошело. Впрочем, приглядевшись к монстрам, он присвистнул:

– Нет, про них не знаю. Надеюсь, они уже вымерли.

– И я надеюсь! – поддержала Найт. – Слушай, Фрэнсис. А ведь ты боевой маг. Расскажи мне что-нибудь интересное о своем прежнем студенчестве, а?

Разговор пошел как по маслу.

Ладислава была прекрасным слушателем, а Фрэнсис обожал свой старый профиль. Он всегда считал себя боевым магом, и у него не было ни единого сомнения, что это – его путь. В этом смысле странно было смотреть на людей, не знающих, в чем их призвание. Фрэнс как будто родился с огненным шаром в руке и уже в пять лет плел воображаемые связки защит-нападений.

Тут даже отцу пришлось смириться. Естественно, Ноа де Винтервилль грел надежду, что сын возьмет в свои руки бразды семейного бизнеса, но Фрэнсис, в отличие от сестры, относился к религии и церкви с Почтительной Индифферентностью. Много лет семейных скандалов, и Ноа махнул рукой: магичь, благословляю.

Вообще, конечно, это было нечестно.

То, что из них двоих именно Тисса обладала даром проповедника. Скакала перед зеркалом, читая сочиненные тексты. Рисовала ритуальные татуировки на щеках. Мечтала «заботиться о пастве и наставлять ее». Но не могла. Ведь Церковь оставалась чуть ли не единственной сферой в королевстве, где женщины не одобрялись. Сильно. Очень.

В теории, конечно, именно отец близнецов был Тем Самым Человеком, кто мог бы, шаг за шагом, провести соответствующую реформу, но…

– Тисса? Не смешите меня. Пусть слушается брата, прилежно учится и не создает проблем, – всегда пожимал плечами Ноа. – Я позволил ей стать магом вслед за Фрэнсисом. Хотеть большего, доканывать меня теперь – это грешно.

Логично, что близняшка Винтервилль, жившая из-за этого в постоянном конфликте между желанием и возможностью (да еще и под гнетом страшного «меня не существует для отца»), не только отличалась весьма взбалмошным характером, но и однажды влипла в плохую историю… Это случилось два месяца назад, летом.

Ужасный был день.

Демон внутри Фрэнсиса вдруг заворочался, поднял голову, застучал своим сердцем – вторым, бьющимся возле юношеского. Прислушайся: ту-ту-дух-дух… ту-ту-дух-дух…

– Эй, ты чего? – Ладислава потормошила Фрэнса. – Рассказывал про вашу учебную арену и имитацию апокалипсиса, а потом вдруг умолк.

Близнец, провалившийся в воспоминания, извинился за рассеянность и возобновил рассказ о магических тренировках.

Попутно он потчевал госпожу Найт сахарным виноградом, пирожками с олениной, сушеными кружочками апельсинов, хрустящими на зубах, устрицами (за них с уютницами пришлось побиться) и паффами с дымчатым паштетом.

Фрэнсис подспудно страдал от скудости устроенного им пикника: в столице он ухаживал за девушками куда изысканнее. Ладислава – напротив, обалдевала от того, как сильно заморочился сосед.

Она сидела напротив близнеца, по-пустынному скрестив ноги, и слушала его почти с восторгом. Шерстяная накидка шэппар в оранжево-красных ромбах была уютной и в то же время маняще-яркой. Лади чудесно смеялась: у нее была широкая, ровная улыбка, маленькая родинка на крыле чуть вздернутого носа и эти фантастические разноцветные глаза.

Фрэнсис любовался и от минуты к минуте заливался соловьем все качественней.

За спиной у Найт был лес: Винтервилль решил, пусть она наслаждается башней и морем, а он – группировкой сосен и короной скал в центре острова.

Время шло, они болтали и с радостью находили все больше общих черт, общих взглядов на мир и вещи, на юмор и драму, на людей, на историю и политику. Луна стояла уже высоко.

– Так высоко! Это сколько времени? – задумалась Найт.

– Сейчас пробьет полночь, – близнец проверил часы.

Ладислава как-то резко взгрустнула…

– Эй? Ты чего? – Фрэнсис потянулся вперед и прохладными пальцами коснулся уголка рта девушки, как бы намереваясь вручную вернуть ее улыбку.

И в этот дивный миг… на острове что-то случилось.

Багровое зарево – северное сияние в красных тонах – нестерпимо-ярко полыхнуло бесшумным небесным костром над лесом, за спиной Ладиславы. Алая завеса, вспышка, низводящая сетчатку в ноль.

Фрэнсис зажмурился и отшатнулся от резчайшей боли в глазах, спиной упершись в перила моста. В очень ржавые, трухлявые перила, которые с жалобным скрипом подались назад и, сипло кашлянув, отвалились и полетели вниз…

А Фрэнсис – вслед за ними.

13. Плач в темноте

Птица иррин знаменита своей песней: если услышишь ее в тот момент, когда будешь смотреть на иррин, то застынешь, не в силах пошевелиться. Не менее знаковыми у иррин представляются ее выдающийся интеллект и способность к эмпатии.

Книга животных и тварей острова Этерны

От внезапности случившегося уши Найт будто заложило ватой. Она не видела красного зарева – только то, как вспыхнули глаза Фрэнсиса перед падением. Близнец исчез под мостом бесшумно.

Ладислава даже не вскрикнула – сипло ахнула. Распутав ноги, она на коленках бросилась вперед, сшибая посуду. Раздался лязг и грохот разбившейся внизу ограды.

Но не крик.

– Фрэнс?! – девушка склонилась над обрывом. Там было темным-темно: освещенная территория начиналась дальше, а тут – лишь чернота меж башенок и корпусов.

– ФРЭНСИС!

Ливанул дождь. Так резко, будто натянутый барабан неба вспороли острым скальпелем, а там – все то же безграничное море, теперь падающее вниз… Гигантские капли, гулкие, ледяные, скатывались, как стеклянные шарики, взрываясь брызгами на плечах, руках, спине и затылке девушки. Рваные зазубрины туч взялись из ниоткуда, забив пейзаж до горизонта темным пазлом.