Читать книгу "Привычное проклятие - Ольга Голотвина"

Те, кто высыпал из чащи навстречу путникам, не были ни троллями, ни Подгорными Тварями. Не были они и разбойниками: на них были черно-синие перевязи. Однако ни Опекун, ни Эйнес не почувствовали облегчения от встречи с замковой стражей. И когда командир отряда с небрежной угрозой предложил странникам воспользоваться гостеприимством высокородного Унтоуса, ответ был дружным и решительным.

Два меча разом вылетели из ножен.

— Спиной к спине! — крикнул Эйнес, морщась от боли в плече, но проворно отбивая выпад стражника.

— Не выстоим! — откликнулся его союзник. — Пробиваемся к берегу — и ходу!

— Легче, парни! — предупредил своих людей командир стражи, здоровенный смуглый наррабанец. — Его велено взять живым!

Ни Эйнес, ни Опекун не поинтересовались, кто из них нужен страже. Каждый явно принял внимание Спрута на свой счет.

И заработали клинки!

Хмуро, с недоумением вслушивался лес в звон стали. Мало этим людям зверья и чудовищ, так они еще и друг на друга напасть норовят!

Один из нападавших рухнул наземь, зажимая обеими руками рану в боку. Эйнес перепрыгнул через поверженного врага и крикнул:

— Давай!

Его товарищ понятливо рванул следом. За ним с воплями устремились стражники.

Погоня выкатилась к обрывистому берегу. Опекун перехватил меч в левую руку и, цепляясь правой за ветки, с ловкостью наррабанской обезьяны стал спускаться по склону, поросшему молодым ракитником. Вскоре он исчез из глаз.

Эйнес не подумал, что раненное недавно плечо вряд ли позволит ему проделать тот же трюк. Впрочем, он не успел и попробовать: из-под ноги вывернулся коварный камешек…

В первый миг беглецу показалось, что кто-то сильно дернул его за лодыжку. Потом в глазах потемнело, подкатила боль. Сгоряча Эйнес шагнул к обрыву — и понял, что не сумеет уйти от преследователей, возбужденные голоса которых слышались совсем рядом.

Скрипнув зубами, он отцепил от пояса металлическую флягу с плотно завернутым колпачком и взмахнул рукой. Фляга беззвучно канула в черную воду недалеко от берега.

И тут же на Эйнеса навалились подоспевшие стражники. Боль ударила безжалостно и резко, погасила солнце перед глазами…

Когда Эйнес очнулся, он обнаружил, что стражники не теряли времени зря: успели связать его по рукам и ногам и теперь обыскивали, раздраженно переругиваясь.

— Госпожа велела искать бумаги.

— Сам видишь, нету ни хрена… Э, да он очнулся!

Над лицом пленника нависла смуглая физиономия наррабанца-наемника… Проклятье, знакомая рожа!

— Комар, глянь, кого словили! Старый приятель! И каким ветром его сюда… Эй, зараза, где бумаги?

Пинок по ребрам заставил Эйнеса сжаться.

— Слышь, Дэрхи, — тихо сказал наррабанцу второй стражник — низкорослый, жилистый, — может, тут его и придавим? Втихаря, а? А то как бы хозяйка не спросила: мол, что это вы мне давным-давно про его смерть доложили — а он живехонек!

— Поздно, — так же тихо ответил Дэрхи. — Раз послала нас по его следу — стало быть, все уже знает. Придется за старое вранье держать ответ…

Пленник не произнес ни слова, как будто рядом говорили не о его жизни и смерти. Только тоскливо глянул поверх голов своих мучителей.

И увидел еще одного стражника, ловко спускающегося по ветвям высокого дуба.

— Не видно второго! — сообщил тот, спрыгивая наземь. — Ушел, собака проворная!

— Ну и демоны с ним, хозяйка про него не говорила! — хмыкнул командир. — Потащим вот этого в замок, пусть госпожа сама с ним разбирается!

— Вы идите, — поспешно сказал парень, который только что слез с дерева, — а я малость задержусь. Погляжу, не бросил ли этот гад бумаги в кусты, когда драпал.

И гаденько ухмыльнулся, отведя взгляд. Что-то он с дерева увидел. И это «что-то» его весьма взволновало.

* * *

Когда брала в тонкие пальцы перо, когда обмакивала его в чернильницу, казалось, что письмо вместит всю горечь и пустоту неверно прожитой жизни, всю любовь и нежность к тем, кого приходится оставить, все душевное смятение, всю тревогу, печаль и надежду.

А перо само вывело недлинные строки: прощание, скомканное объяснение своего поступка и теплые пожелания. Ладно, пусть так и остается…

Оставив письмо на столе, Науфина встала перед привезенным с собой зеркалом, требовательно глянула на свое отражение. Долго ли продержится эта хрупкая поздняя красота без ежедневных забот наррабанки Тайхары? Скоро ли Фержен раскается в своем безрассудном решении?

Ничего! Науфину трудно запугать, это подтвердят все, кто имел дело с «Заморскими пряностями». Она сражалась с конкурентами и с честолюбивыми родственничками — теперь попробует дать бой старости! Кое-чему у Тайхары успела научиться!..

За этими мыслями женщина не заметила скрипа двери. И встрепенулась лишь тогда, когда отражение раздвоилось. Над плечом возникло второе лицо — такое же розовощекое, голубоглазое, обрамленное таким же светлым водопадом волос.

Науфина обернулась, встретила жесткий взгляд внучки — и застыла. Ничего не надо было объяснять.

Женщины стояли друг против друга, словно две медведицы на горной тропе, словно две рати на поле боя.

У стола раздраженно хмыкнул Зарлек: он только что пробежал глазами письмо.

— Ты была права, дорогая. Я тебе не верил, а ты была права, — признал он. — Ах, как это неприятно! Госпожа Науфина, как ты могла?.. Нехорошо, как нехорошо…

При первых звуках мужского голоса обе женщины обернулись к Зарлеку. Ауриви вскинула пальцы к вискам, словно снимая мгновенно вспыхнувшую боль, но тут же мило заулыбалась, вновь превращаясь в «девочку-цветочек-мотылька»:

— А что «нехорошо», милый? Ничего же не случилось! Бабулечку растрогали воспоминания о прелестном полудетском флирте: девичьи мечты, венки из ромашек, пение малиновки в ветвях… я правильно угадала, бабулечка-лапулечка? Ну, все, все, вытрем слезки и забудем эту чепуху!

И она легко поцеловала бабушку в щеку. Науфина, в глазах которой не было слез, молча ждала, понимая, что разговор не окончен.

— А теперь бабулечка успокоится, посидит у себя в комнате и никуда-никуда не будет выходить, чтобы ее опять не расстроили чужие грубые люди. Не сердись, бабулечка-лапулечка, это для твоей пользы, сама мне потом спасибо скажешь… Тайхара, побудь с госпожой. Никого к ней не пускать! Бабушке нездоровится.

И воздушное видение порхнуло за порог. Зарлек, смущенно последовал за женой.

А наррабанка Тайхара осталась. Она прислонилась к дверному косяку и с бесстыдным спокойствием глядела в лицо госпоже. Высокая, костлявая, со скрещенными на груди длинными руками. Сильные руки! Сколько раз они делали Науфине массаж! В драке Тайхара справилась бы, пожалуй, и с мужчиной, а не только с хрупкой немолодой женщиной, у которой отныне в жизни не осталось ни радости, ни надежды…