Читать книгу "Книжный магазинчик прошлого - Эми Майерсон"

– Мама хочет, чтобы ты приготовил мясо. Она принимает ванну.

Папа с упреком вскинул брови. Впрочем, даже я почувствовала раздражительность в своем голосе на последней фразе.

– Я ни в чем не виновата! – выпалила я, не желая признавать ошибку.

– Дело не в том, кто здесь виноват.

Папа вытащил из розетки провод и оставил шлифовальную машинку на верстаке. Я прошла за ним через кухню и гостиную к заднему крыльцу.

– Ты слишком неделикатно ведешь себя.

– Потому что хочу поговорить с ней? Хочу, чтобы она впустила меня в свою жизнь?

– Порой лучше оставить прошлое в покое.

Папа включил разжигатель для гриля, и я пощелкала им, пока не зажгла конфорки.

– Ты-то сам в это веришь?

Значительная часть наших отношений с отцом крутилась вокруг истории. Первая книга, подаренная мне папой, оказалась иллюстрированной историей президентов. Каждую ночь, когда он укладывал меня в постель, мы перечитывали хроники из жизни какого-нибудь президента, от Вашингтона – его любимчика – до Буша-старшего, кто находился у власти в то время.

– Принесешь мясо, пожалуйста?

Папа мотнул головой в сторону кухни.

Я принесла тарелку со стейками, предварительно оставленными в маринаде на кухонном островке. Когда я отдала ее папе, он сказал:

– Тебе повезло, что твои родители живы и все еще вместе. У большинства людей этого нет.

Папа редко говорил о своих родителях, но я знала, что он так и не справился с болью утраты.

– Вряд ли Билли оставил тебе магазин, чтобы насолить маме. – Папа вонзил в кусок мяса огромную вилку и приподнял его с тарелки. Он подождал, пока со стейка стечет маринад, и положил на гриль. Мясо приятно зашипело. – Но Билли никогда не заботился о чувствах других людей. Он всегда думал только о себе.

– Не только о себе. Еще об Эвелин.

– Это всего лишь еще одна форма эгоизма, но по сути та же забота о себе.

– Почему вы с мамой всегда видели в нем только плохое?

– Потому что мы хорошо его знали.

Папа закрыл крышку гриля и сел за стол напротив меня. В воздухе запахло сладким – из мяса выпаривался соевый соус.

– Ты ведь была еще совсем ребенком.

– Я понимаю, что Билли оказался вовсе не таким надежным, каким виделось мне. Я целый день работаю с детьми, и они замечают куда больше, чем ты думаешь. В Билли действительно всегда было что-то тяжелое. Я только сейчас осознала, что причина крылась в Эвелин. – Мы с папой смотрели друг на друга, как адвокат и прокурор в зале суда. – Когда я впервые завела этот разговор, ты сказал, что она умерла от приступа.

Папа закашлялся, стараясь скрыть свое удивление.

– Я так сказал?

– Мамина с Билли ссора как-то связана с ее смертью? – Папа вглядывался в гостиную через стеклянные вставки наших французских дверей, откуда вот-вот должна была выйти мама. – Пап, пожалуйста! Помоги мне понять, почему мама не хочет говорить со мной об этом.

– Из-за Эвелин между ними вечно царило какое-то… напряжение, – признался он.

– Эвелин и Билли встречались в школе?

Если бы папа спросил, откуда я об этом узнала, я бы рассказала ему о Джоне Куке, о последнем квесте Билли, об уликах, которые я уже обнаружила, об истории, которую я пыталась собрать по кусочкам. Я бы все ему объяснила!

– Я тогда не был с ними знаком.

– Но мама же рассказывала тебе эту историю?

– Рассказывала. Она с самого начала считала это плохой идеей, но ни Билли, ни Эвелин не хотели ее слушать.

– Нельзя вмешиваться в чужую жизнь.

Я ожидала услышать: «Перестань, Мими» папиным укорительным тоном, но он вдруг согласился со мной.

– Ты права, это не ее дело.

– Как Билли и Эвелин сошлись снова?

Я вновь приготовилась, что папа спросит, откуда я знаю и об их расставании. Вновь приготовилась поделиться с ним всем, стоило ему только спросить.

– Благодаря твоей маме, – внезапно ответил он. Папа подошел к грилю и проверил стейки. Они пока не прожарились, поэтому он закрыл крышку.

– Она не специально, конечно. Эвелин с твоей мамой возобновили общение, когда мы переехали в Лос-Анджелес.

– Когда?

– В семьдесят пятом году, наверное, или в семьдесят шестом. Эвелин пришла на одну из моих корпоративных вечеринок. Твоя мама ненавидела эти вечеринки. Да и я, честно говоря, тоже.

Папа сказал, что мама хотела вернуться домой, как только они приехали.

«Последняя бутылка – и мы уходим, – прошептала она ему, пока он стоял в очереди за имбирным элем. – Серьезно. Я хочу домой».

Папа согласился, и мама убежала искать туалет. Попивая свою газировку, папа разглядывал других обитателей гостиной. Большинство приглашенных заказывали уже третий мартини. Голоса юристов становились громче. Их жены постепенно избавлялись от каблуков. И именно в этот момент появился Джерри Холдсбрук.

– Он вообразил себя Джорджем Хэмилтоном. – Папа откинулся на спинку кресла, скрестив руки за головой.

Мой отец слыл прирожденным рассказчиком, делал паузы в нужных местах и приукрашивал скучные детали. Ему нравилось предаваться воспоминаниям, особенно если они касались мамы, а я благодарила небеса за его любовь к различным историям из прошлого, так как он напрочь забывал, что рассказывал мне о тайнах, которые мама всячески пыталась скрыть.

Как же я радовалась, что мама не спешила выходить из ванной, ведь если бы она внезапно спустилась к нам, папе пришлось бы закончить рассказ на полпути.

– Этот искусственный загар, эти белоснежные зубы… – тем временем продолжал отец. Приходить в разгаре вечеринки, когда юристы со своими женами уже заканчивали третий бокал, а вымученные разговоры перетекали в веселую, пьяную болтовню – стиль Джерри Холдсбрука. Также в стиле Джерри Холдсбрука – приходить в обнимку с женщиной неземной красоты, слишком прекрасной для него. Эта высокая блондинка в комбинезоне заметно выделялась на фоне остальных женщин в темных коктейльных платьях.

Папа следил за Эвелин, пока она плавной, почти плывущей походкой не ушла из комнаты. Невольно он поймал взгляд Джерри. Тот поднял бокал, и папа поднял свою газировку в ответ.

«Вот же засранец», – подумал он.

Настало время уходить. Папа обошел всю террасу в поисках мамы. Не найдя ее во дворике, он проверил столовую и кухню. Он уже собрался подняться в спальню, но по дороге услышал чуть приглушенный женский щебет.

Мама и Эвелин одновременно обернулись.

«Дорогой, это Эвелин, моя одноклассница», – сказала мама, держа Эвелин за руку.

– С тех пор они с Эвелин вновь возобновили дружбу.