Читать книгу "Ключ к счастью - Джейн Фэйзер"

Все чаще посещала Робина мысль о том, что если Нортумберленд бесчестен, не праведен и замышляет что‑то против законной власти, то он, Робин, может считать себя свободным от данной когда‑то самому себе клятвы в верности этому человеку. И в общем, и в частностях. И значит, имеет полное право… ну, хотя бы открыть Пен глаза на то, что существует целая сеть тайных агентов — и с одной, и с другой стороны, — которые… И что этот шевалье как раз с другой стороны…

Только как это ей сказать и когда — Робин не знал. А также — что и как говорить о самом себе.

Он не был уверен, что на Пен произведет большое впечатление его откровенность: она уже не первый год при дворе и должна знать о многом, что творится на самой сцене и за кулисами — и какие средства могут при этом идти в ход.

Так что же удивляться, если сама Пен в какой‑то мере причастна?.. Но в какой! И по доброй ли воле?..

Он снова внимательно вгляделся в танцующую пару — ту, что занимала его ум больше всего. Даже на расстоянии, ему казалось, он ощущает их взаимное напряжение. Они — как два закипающих сосуда, содержимое которых вот‑вот перехлестнет через край.

Пиппа тоже вглядывалась — но не в танцующих, а в Робина, и, удрученно качнув головой, отошла от него и отправилась на поиски кавалера для танцев, что немедленно вызвало ажиотаж и возбудило соревновательный инстинкт среди молодых людей в масках, стоящих отдельными группами возле стен, украшенных венками из остролиста и ветками бледной омелы.

Пен чувствовала неодобрение Робина, и это стесняло ее. Хотелось сказать ему, что она многое знает об этом человеке, а потому не может считаться игрушкой в его руках — особенно теперь, когда сама принцесса испытывала подлинный страх перед Нортумберлендом, поделилась с ней своими опасениями и даже привлекла в помощницы.

Стеснял ее и Оуэн — их близость в танце, когда соприкасались пальцы, тела, взгляды. Маска, имитирующая голову орла, делала его вид зловещим, и были минуты, когда ей казалось, что она не кто иная, как жертва этой гордой хищной птицы, распростертая на траве в ожидании смертного часа, а птица все кружит и кружит над ней.

Она отдавала себе отчет в опасности и в том, что вполне может избавиться от нее — вскочить с травы, убежать, спрятаться; но, странное дело, не желала ничего предпринимать и предпочитала, чтобы все оставалось как есть.

Вот он приподнял ее руку, прижал к своему сердцу, и некоторое время рука оставалась там, ощущая биение… Вот наклонил голову, и его губы коснулись ее шеи возле уха… Это было как ожог, у нее дрогнули ноги, но, к счастью, течение танца позволило ей оторваться от него.

Для Оуэна, он это ощущал, Пен становилась чем‑то подобным наваждению. Уже не порыв владел им, нет — настоящая одержимость.

Внезапно — это не прошло мимо Пен — взгляд его сделался отстраненным… Где‑то там, вдали, за незримой чертой он увидел другой бальный зал… другую красивую женщину… она завлекала, манила его, не зная о последствиях, о том, какую опасную игру затеяла… Или ей помогли затеять.

— Что с вами? — услышал он голос Пен и, слегка вздрогнув, очнулся.

Она, хмурясь, смотрела на него, на лбу у нее блестели капельки пота.

Нет, Пен — не Эстелла. Пен думает о последствиях. Она отнюдь не простодушна и прекрасно понимает, чего хочет он и чего хочет она сама.

Он с трудом раздвинул губы в улыбке, постепенно возвращаясь из своего далека.

— Со мной? — проговорил он. — А что именно?

Он высоко поднял ее руку, и Пен обежала вокруг него, после чего сделала положенный книксен и ответила:

— У вас было такое лицо…

— Вы не могли его видеть под маской.

Он приподнял ее за талию, и они поменялись местами.

— Я видела ваши глаза, — сказала она. — И губы. Этого было достаточно. Вы думали о чем‑то тягостном… трагичном. Может, виной тому наш лондонский климат?

Казалось, он всерьез задумался над ответом.

Потом сказал со вздохом:

— Боюсь, та малая доля терпения ко мне, которая у вас была, окончательно исчезнет теперь, когда вы знаете, как на меня действует погода.

Пен не посчитала нужным отвечать и сосредоточилась на танце. Выражение, замеченное на его лице, и удивило, и обеспокоило ее: он выглядел опустошенным, внезапно заболевшим.

Танец окончился. Пен отерла лоб концом ленты. Снова она увидела Робина, не сводившего с нее взгляда, и это вызвало досаду: что за настойчивость! Она знает его мнение — и хватит!

Она отвела глаза от Робина и решительно сказала Оуэну:

— По‑моему, шевалье, пора и вам отдавать долги! Я уже начала это делать.

Он подозвал проходившего мимо лакея с подносом, взял у него два кубка и сказал:

— Не возражаю, мадам, но сначала хочу угостить вас рейнвейном. Мои намерения мы обсудим позднее.

Пен приняла кубок из его рук, приложила холодный металл к щеке, к виску, к шее и ответила тем же решительным тоном:

— Предпочитаю поговорить о них прямо сейчас.

— Здесь, в зале?

Оуэн пригубил вина.

— Вы же нашли возможным расспрашивать меня за пиршественным столом…

— Вы правы, Пен. — Он легко коснулся пальцем ее щеки. — Поверьте, я сдержу слово. Вы получите то, что хотите.

Последняя фраза звучала двусмысленно. Во всяком случае, так ей показалось. Щека, к которой он прикоснулся, пылала нестерпимым жаром.

Пен продолжала неотрывно смотреть на него сквозь прорези маски. Он тоже не сводил с нее твердого, немигающего взора, в котором она читала призыв и знала, что, в свою очередь, посылает ему свой.

Громкий рев донесся с дальнего конца зала, где на троне, поставленном на возвышение, восседал глава «пира дураков» с трезубцем в руке. Его окружали мальчики, изображавшие дьяволят; время от времени они криками привлекали внимание гостей к речам своего хозяина. В руках у дьяволят, прикрепленные к длинным шестам, были щипцы для снятия нагара со свечей, и вот внезапно по команде главного дьявола все свечи в огромном зале погасли и воцарился мрак, который можно было бы назвать полным, если бы не пламя двух больших каминов по обоим концам зала.

Недолгая напряженная тишина сменилась смехом, приглушенными голосами. Глава пира возвестил, что все должны повернуться три раза вокруг своей оси, затем сделать шесть шагов назад и схватить в объятия первого, кто попадется, из лиц противоположного пола. Смех и голоса стали громче, когда все участники действа попытались выполнить приказ.

Пен почувствовала, как Оуэн взял ее за руку. Пальцы были горячими, упрямыми, настойчивыми. Они куда‑то звали.

Она шла за ним. Шла туда, куда он вел. Сквозь разномастную галдящую толпу, в которой почти каждый схватил, обнял, сграбастал кого‑то; пока она шла за Оуэном, чьи‑то руки пытались ее трогать, хватать, гладить в почти полной темноте. Как и предписывалось ритуалом в праздник Двенадцатой ночи. И все это сопровождалось непрестанным смехом, визгом, криками.