Читать книгу "Естественное убийство. Невиновные - Татьяна Соломатина"

«Ухожу (на работу).

Станиславский».

И положил её на кухонный стол.

Глава двенадцатая

Одеться. Спуститься в гараж. Завести «Дефендер». Через час-полтора – смотря как там сегодня «эти ужасные пробки» – Всеволод Алексеевич будет на работе, в одном из отделов бюро судебно-медицинской экспертизы. Бюро судебно-медицинской экспертизы Главного управления здравоохранения Московской области.

Как же так получилось, что он стал судмедэкспертом?..

Понятно, что у мальчика, растущего в семье педиатра и военного хирурга, особенного выбора, кроме врачебного, не было. Когда ты с детства посреди всего этого – то иного уже и не представляешь. Застольные разговоры о необычно возникшем перитоните или о казуистическом случае нейросифилиса у девятилетнего ребёнка были нормой. И кто там обращает внимание на пацана, вечно крутящегося тут же, около стола? Настольная книга – многотомное издание «Опыт советской медицины во время Великой Отечественной войны» – и никто на это не обращает внимания. Во-первых – некогда, а во-вторых – кто в семье врачей узрит в этом что-то необычное? Родители только радовались, и папа подробно объяснял непонятное в те редкие времена, когда папиными вниманием и коленями удавалось завладеть. Все эти страшные огнестрельные и колотые раны, ужасающие ампутации, размозжения, контузии, травмы не казались тогда страданием и болью, а вызывали исключительно познавательный интерес. Хотелось понять. Как хотелось в совсем детстве понять, отчего безголовая курица бегает по двору. Как хотелось понять чуть позже, слушая всё те же разговоры и читая все подряд книги из отцовской библиотеки, почему человек иногда умирает от незначительной травмы, а с разрубленной головой или простреленным сердцем – остаётся в живых. Да-да, детское любопытство или, выражаясь таинственно о том же самом, – человеческое гносеологическое стремление.

Разумеется, маленький Сева Северный не сразу захотел стать не то что судебно-медицинским экспертом, но даже врачом. Сначала он хотел быть космонавтом. Вполне серьёзно. И даже готовился. В смысле физического развития и общей подготовки. Рита Бензопила скептически усмехалась, а Алексей Всеволодович Северный коварно нашёптывал, что «космонавт» – это не профессия и даже не ремесло, а место приложения себя. И что в том самом космосе и около него врачи-космонавты не менее важны, чем космонавты-инженеры и лётчики-космонавты.

Так что в положенное время Всеволод Северный с первого захода поступил в первый Московский медицинский институт имени Сеченова. Кто-то шептал про папу, другие – вспоминали, что у Севы золотая медаль и, что важнее, – быстрый ум и отличная память.

Как-то, возвращаясь поздним вечером домой, студент Северный крепко получил по голове. По всяким прочим органам тоже, но по голове – сильнее всего. Группка пьяных переростков попросила у него сначала закурить, затем последовательно – часы, кожаную куртку и золотую цепочку – подарок Риты Бензопилы. Если в протянутой кому бы то ни было зажигалке Всеволод – тогда ещё не слишком часто Алексеевич – не видел ничего дурного, то часы, кожаную куртку и цепочку справедливо полагал своей собственностью и расставаться за здорово живёшь с ними не собирался. И вовсе не от жадности, а скорее из нелюбви к необоснованным требованиям, выдвинутым к тому же наглым образом. Мирные переговоры ни к чему не привели – и взбудораженные хмелем подросшие люмпены набросились на парня со всякими неспортивными приспособлениями наперевес. Здорово измолотив его, они присвоили-таки и его куртку, и его часы, и, конечно же, золотую цепочку. И даже пачку сигарет с зажигалкой. И, зачем-то ещё его попинав – есть у иных представителей рода человеческого такая потребность: пинать истекающее кровью тело, – скрылись. Севу обнаружила какая-то старушенция, вышедшая в неурочное время прогулять свою болонку. Спасибо болонке, переевшей на ночь плавленых сырков «Дружба». То есть сперва Северного обнаружила болонка. После посещения ближайшего подходящего места стало значительно легче жить – и она решила поделиться этой новостью с невдалеке лежащим молодым человеком. Молодой человек на её дружелюбные облизывания никак не реагировал, и болонка, несколько даже обидевшись, разразилась возмущённым лаем. На лай присеменила старушка и молодецкими, неожиданно бодрыми для её почтенного возраста криками, отчего-то содержащими сентенции: «Помогите!!! Убивают!!!» – материализовала из пространства наряд молоденьких милиционеров. А те уже вызвали «Скорую». Всеволод Северный остался без селезёнки, а когда пришёл в себя, то некоторое время путал лево и право, верх и низ, так что ему даже на год пришлось взять академический отпуск. Усилиями невропатологов и собственной воли он вернулся в норму. Хотя до сих пор полагал, что самая значительная заслуга в этом принадлежит Рите Бензопиле. В ответ на приговор врачей о поражениях некоторых зон мозга и вдребезги расстроенного мозжечка у её сына она выдала такой визг, такой проявленный дельфиний ультразвук, завершившийся таким фонтанирующим сквернословием, что… Слышать такое всю оставшуюся жизнь ему не хотелось. К тому же что это за врач, который путает верх с низом? Уже бог с ними, с право и лево.

Но самое удивительное не это. Самое удивительное, что стайку шакалов нашли. Один из молодых милиционеров-лимитчиков из наряда осмотрел место преступления. Не иначе детективов начитался. И нашёл кастет. На кастете нашли отпечатки пальцев. Отпечатки оказались в картотеке. По месту проживания «учётного» парнишки восемнадцати годов от роду обнаружили кожаную куртку Всеволода Северного. Ну а там и всех остальных подтянули. Судили. Посадили. Хотя до этого случая Сева полагал, что преступников находят только в кино и в книгах. А в жизни – не находят никогда.

Он тогда даже с этим парнишкой – с милиционером, разумеется, а не с преступником – подружился. И никак не мог понять, почему одного в восемнадцать тянет в ночь с кастетом, а другого – почти такого же, всего на пару лет старше! – в милиционеры. Причём у первого, восемнадцатилетнего, всё, что называется, в шоколаде. И мама, и папа приличные, в сыне души не чают, любой вуз, выбирай на вкус. А он – за кастет. У второго же – только мама, и та где-то далеко и пьёт, он бы и рад учиться, очень в медицинский хотел, да только как туда поступишь? Пробовал, конечно, но провалился…

На следующий год молоденький милиционер не провалился в медицинский институт. Маргарита Пименовна и Алексей Всеволодович были людьми благодарными.

А Всеволод Северный, когда окончательно реабилитировался и продолжил учёбу, всерьёз увлёкся судебной медициной. Записался на профильную кафедру в кружок и принял самое активное участие в экспериментальных работах по изучению биомеханики черепно-мозговой травмы. Затем была субординатура по специальности «патологоанатомия», после – специализация по танатологии.

Рита Бензопила была в шоке.

– Зачем? Зачем тебе ковыряться в трупах?! – верещала она на кухне.

– Это нужно не мёртвым – это нужно живым! – скептически усмехался Сева.

– Отстань от него! – холодно кидал отец.

Алексей Всеволодович обиделся на сына. Он полагал, что Всеволод будет хирургом и продолжит славную династию. Плечом к плечу, так сказать. Кто же ещё обучит сына ремеслу, если не отец? Он уже представлял себе… К чёрту! Хочет трупы потрошить – его выбор. Так и не простил до конца… А возможно, не простил не это. Простил бы всё что угодно. Забирая всей семьёй из родильного дома красивый, перетянутый розовой или голубой лентой конверт, простил бы всё. Но сын так и не женился. И Алексей Всеволодович так и не дождался от него внука или внучки. Военный хирург, профессор и прочая, и прочая, и прочая А.В. Северный скончался от обширного инфаркта прямо на рабочем месте. Вышел из операционной, зашёл к себе в кабинет, сел за стол писать протокол, взял в руку ручку – и упал. Последнее, что успел подумать: «Хорошо, что не в операционной, не со скальпелем в руке…» Вскрытие обнаружило на миокарде старые рубцы от прежнего и тоже обширного инфаркта. Ну да, у отца лет десять назад побаливала левая рука. Он намазал её какой-то ерундой типа перца с прополисом, отжался раз сорок и пошёл на работу. Рука целый день ныла, а в операционной тогда было нехарактерно душно – «не хватало воздуха». Никаких болей за грудиной – не до того.