Читать книгу "Ясень и яблоня. Черный камень Эрхины - Елизавета Дворецкая"

С «Ушастого» раздался звук боевого рога, и у Торвард уши заложило от этого знакомого голоса – ведь это его собственный рог, изготовленный одиннадцать лет назад, когда он впервые отправился в самостоятельный поход. От этой близости – и недоступности! – всего родного и настоящего, от чего он был оторван эти три долгих месяца, его била дрожь, по груди и спине под рубахой текли струйки пота. Торвард не помнил, когда ему прежде случалось так волноваться!

– Кто вы такие и зачем пришли сюда на боевых кораблях? – раздался с «Ушастого» чей-то голос. Его собственный голос, но с совсем другим выражением.

Торвард мысленно выругался, точно видел, как чужак неумело обращается с дорогой его сердцу вещью: ну, не дурацкий ли вопрос? Даже если бы они не были предупреждены, то нельзя было бы не узнать эти три корабля! Сам он сказал бы нечто совсем другое…

И он ответил именно то, что «Торвард конунг» должен был сказать.

– Плохая же у вас память, если вы успели позабыть свои собственные корабли! – задиристо крикнул он, и при этом по рядам аскефьордской дружины, густо насаженной на все семь кораблей, пробежал нестройный гул и движение. – Когда-то они были вашими! Но мы отбили их у вас, вот вам и стыдно взглянуть им в глаза! Ты, что ли, Торвард, конунг фьяллей? – Этот вопрос невольно прозвучал с таким презрением, что даже туалы удивились дерзости своего вожака. Они не понимали его истинного смысла. – Ну, скажи, что ты не знаешь нас и не понимаешь, зачем мы сюда пришли!

– Таких наглецов трудно не узнать! – откликнулся тот конунг, что стоял на носу «Ушастого». На это у Коля хватило находчивости. – Похоже, вас вырастили на грядках острова Туаль. Говорят, днем вы считаете себя непобедимыми и потому смеете дерзить кому попало. Как бы вам об этом не пожалеть!

– Пожалеет тот, кому не повезет! А у вас уже дрожат коленки, потому что вы трусы и воры! Вы украли у фрии Эрхины ее амулет, и мы здесь, чтобы потребовать его назад! Ну, посмейте только сказать, что его у вас нет!

– Не станем отрицать то, что верно! – ответил на это Эрнольв ярл. – Скажи-ка, раз уж ты называешь себя вождем туалов: вы хотите вернуть амулет?

– А ты не понял, старик? – Торварду было трудно так нахально обращаться к Эрнольву ярлу, родичу и одному из своих наставников, но шкура Коля обязывала. Ведь Коль, «сын конунга слэттов», якобы никогда не бывал в Аскефьорде и никого тут не знал.

– Может быть, мы и не откажемся вернуть амулет, если вы проявите благоразумие! – отозвался Эрнольв ярл. Он ничуть не обиделся, поскольку знал, кто с ним говорит и чего ему это стоит.

– Какого благоразумия вы от нас хотите? – заносчиво, словно заранее все отвергая, крикнул с «Рассекающего» Фомбуль сын Снотра.

– Не стоит лезть в драку там, где можно договориться. Вы видите, что Аскефьорд готов защитить себя, и я предлагаю это не из трусости. Сойдем на берег и обсудим условия. Я, Эрнольв сын Хравна, по прозвищу Одноглазый, от имени Торварда конунга обещаю вам мир и безопасность на земле Аскефьорда, пока наши переговоры не закончатся!

– Мы не станем вести никаких переговоров с ворами! – закричал с «Медведя» Фуиль сын Ллата, воинственно потрясая копьем. – Отдавайте нам амулет фрии или будем биться!

И все туалы разом издали боевой клич, одобряя эту доблестную речь.

В другой раз Эрнольв ярл ответил бы броском копья, но сейчас ему приходилось смиряться: ведь перед ним, как солнце в тучах, был истинный Торвард конунг в чужом обличье. И сначала требовалось вывести его из толпы туалов, живого и невредимого. «Доставь его на землю! – внушала ему утром кюна Хёрдис. – Чтобы он хоть одной ногой ступил на песок Аскефьорда, а об остальном я позабочусь!»

– Да вы, видно, хотите битву вместо возвращения амулета! – закричал с «Медного Дракона» Эйнар сын Асвальда. – Проломленных голов можем вам дать сколько угодно! Только фрие вашей придется приехать за ними самой! С большущей корзиной!

На фьялленландских кораблях засмеялись, туалы гневно загудели, и щиты фьяллей изготовились встретить копья и стрелы.

– На каких условиях вы хотите его вернуть? – крикнул Торвард с «Единорога», пытаясь остановить разгорающуюся перебранку. – Помолчите, вы, потомки Ки Хиллаина! – злобно бросил он назад, на свою ревущую от избытка боевого пыла дружину. – Вам не понять: если они покорятся без битвы, в этом нашей фрии будет гораздо больше чести!

– Ты боишься битвы! – не утерпел Кондла Решительный, и Торвард едва удержался, чтобы не взять его за шиворот и не выбросить за борт.

– Их больше, и это их земля! – яростно ответил он. – Я хочу привезти фрии ее амулет, а не утонуть здесь в ее честь! Ясно? Молчать, а то за борт!

– Мы изложим вам наши условия в более подходящем месте! – кричал тем временем Эрнольв ярл. – В нашем святилище мы обещаем вам мир, безопасность и уважение! Следуйте за мной!

– А если вам не понравятся наши условия, то снять с вас шкуру мы всегда успеем! – добавил тот Торвард конунг, что находился на «Ушастом». Надо же ему было хоть как-то проявить себя.

– Я принимаю ваше приглашение! – крикнул Торвард с «Единорога». Туалы за его спиной роптали, но звание военного вождя, полученное из священных рук фрии, позволяло ему принимать решения, не советуясь с ними. – А подраться – это от нас не уйдет! – бросил он за спину. – Давай к берегу! Трейт, поворачивай!

Вслед за конунговыми кораблями три туальских вошли во фьорд. «Единорог» пристал у площадки под соснами, и у Торварда сердце стучало так громко, что казалось, его было слышно снаружи. Ноги Торварда снова стояли на земле Аскефьорда, и его переполняло счастье при виде этих сосен, этих скал, этой линии далеких гор на другом берегу. Он словно родился заново. После долгой и тревожной разлуки все это казалось ему так щемяще-прекрасно, что на глаза набегали непривычные слезы, и в то же время томила тревога, словно этот родной, дивный мир у него могут отнять, вырвать из рук. Ему хотелось погладить кору каждой сосны из тех, что знал с младенчества; каждый серый камень, обточенный волнами, казался драгоценностью, а избушка рыбака Вандиля на скале справа, покрытая зеленым дерном и оттого больше похожая на холмик с низкой дверью, была в его глазах милее роскошного Дома Четырех Копий. Смятение, счастье и тревога кипели в нем, и он с трудом хранил воинственно-уверенный вид.

Как сквозь туман, он смотрел на идущего к нему Эрнольва ярла, и ему хотелось обнять старого великана; он помнил, что делать этого нельзя, но не помнил почему. Его окружали туалы, блестевшие своими бронзовыми шлемами и нагрудниками, с грозно нахмуренными румяными лицами; они что-то говорили, но он их не слышал, не в силах оторвать глаз от своих собственных хирдманов – стоявших вокруг человека с его собственным обликом. «Торвард конунг» смотрел на него с легкой насмешкой, отчасти понимая его чувства, и Торварду хотелось дать ему по шее за эту насмешку над тем, что было ему так дорого. Со страшной силой его тянуло к своим – к Халльмунду, к Гудбранду Ветке, к Ормкелю Неспящему Глазу с его свирепой красной рожей, к насмешнику Эйнару, к близнецам Сёльви и Слагви, которые пришли сюда оба и которых он, несмотря на полное сходство их лиц, прекрасно различал. Вид Аринлейва и Оддбранда вызвал в нем всплеск радостного облегчения: они здесь, они добрались благополучно! О том, что «корабль, плывущий на юг» вели именно они, он знал от хэдмаров. Ему очень хотелось увидеть Сэлу, но ее не было среди женщин, толпившихся из осторожности поодаль.