Читать книгу "Возвращение домой.Том 2 - Розамунда Пилчер"

Кроме того, убрали дорожные указатели по всему Корнуоллу, так что можно только посочувствовать тем, кто окажется на распутье в каком-нибудь глухом месте, не зная, куда идти, Бидди считает, что это не самая удачная идея: власти, мол. воображают, что колонна немецких танков, двигаясь на Пензанс, свернет по ошибке не налево, а направо и заедет Бог весть куда.

Шутки шутками, а мы и вправду живем как на вулкане. Пару недель назад бомбили Фалмут, каждый вечер мы слушаем сообщения о воздушных боях над графством Кент и над Ла-Маншем и только диву даемся, как лихо наши летчики разделываются с немецкими бомбардировщиками. Среди них и Эдвард Кэри-Льюис. В газетах печатаются фотографии молодых пилотов, посиживающих на солнышке в плетеных креслах и шезлонгах, но при полной экипировке и только ждущих сигнала, чтобы подняться в воздух на своих истребителях навстречу очередной эскадрилье немецких бомбардировщиков. Это напоминает историю Давида и Голиафа! Нормандские острова, разумеется, уже заняты немцами, флаг Соединенного королевства спущен, и повсюду развеваются флаги со свастикой. Хорошо хоть, что обошлось без боев и кровопролития. Не было сделано ни одного выстрела, и немцы вели себя довольно дисциплинированно и культурно, а единственным, кто оказал им сопротивление, был пьяный ирландец, съездивший по морде немецкому солдату.

Мы все живы-здоровы. Бидди сегодня работала в женской добровольческой службе на сборе алюминиевой посуды, а Филлис как раз закончила покраску мансарды для Анны. Завтра придет рабочий стелить там ковер. Ковер будет синий, со скромненьким рисунком и размером во всю комнату, вплотную к стенам. Смотреться будет, я думаю, очень мило.

Филлис так счастлива здесь, а Анна просто цветет. Это славное дитя, спит помногу, и хлопот с ней никаких. Филлис — мать нежная и любящая, но распускаться ей не дает, держит в строгости. Сирил находится где-то в Средиземном море, по-моему, на Мальте, хотя это военная тайна, и нам болтать запрещено. Его посылали на учебу, и теперь он — квалифицированный «механик машинного отделения». Что это значит, один Бог ведает. Видимо, это должность на одну ступеньку повыше простого кочегара. Зато ему присвоили звание старшего матроса, и он теперь щеголяет в форме из бумажной фланели с начесом и в бескозырке. Он прислал Филлис свое фото, чтобы мы могли полюбоваться им. Он очень загорел и выглядит отлично. Самое смешное, что мы с ним никогда лично не встречались, хотя я слышу о нем, кажется, сто лет. Красавцем его вообще не назовешь, но Филлис от фото в восторге и говорит, что он «страшно похорошел».

Надеюсь, у вас все благополучно. Боюсь, письмо мое слишком растянулось, но мы переживаем такие необычайные времена, что мне хочется обо всем вам написать.

Целую вас обоих и Джесс,

Джудит».

Как и в любом приличном жилище, построенном в девятнадцатом веке, в Дауэр-Хаусе имелся ряд надворных построек, скучившихся позади дома: старый каретный сарай, сарай для инструментов, теплица, хранилище для угля и дров, расположенная снаружи уборная для прислуги и прачечная. Последняя была оборудована традиционным баком для кипячения белья и отжимным катком. В былые времена стирка была трудоемким процессом: сначала необходимо было привезти на тележке воды и разжечь огонь в топке. Гладили на кухонном столе, покрыв его шерстяными одеялами и старыми простынями, утюги нужно было нагревать на плите.

Когда в доме обосновались Боскавены, Лавиния, дабы облегчить жизнь Изобель, предприняла ряд смелых мер по модернизации дома. Каретный сарай превратился в гараж. В коротком коридоре, ведущем из судомойни, был сделан новый туалет, а «уборная для прислуги» отошла садовнику, буде ему приспичит во время прополки овощных грядок. Прачечная была переоборудована в сарай для хранения яблок, картошки и яиц. Сняли мойку в судомойне, огромную, как лошадиная кормушка, к тому же, такую низкую, что впору было спину сломать, вместо нее поставили пару глубоких глиняных раковин, а между ними приладили пресс для отжимания белья. Наконец, старые утюги были выброшены на помойку, а Изобель вручили новый — электрический.

Она была точно на седьмом небе.

Филлис Эдди спустя многие годы тоже испытывала нечто подобное. После угнетающих условий жизни в маленьком домике в Пендине и битком набитом крошечном шахтерском коттедже ее матери бытовые удобства Дауэр-Хауса показались Филлис верхом роскоши. Она не могла без счастливого трепета видеть, как из крана в раковину или ванну льется горячая вода, а мытье посуды и стирка, которые были ее вечной, бессрочной каторгой, стали теперь почти удовольствием, настолько быстро и легко, играючи она с ними управлялась. Здешняя ванная немногим уступала ванной в Ривервью — махровые белые полотенца на горячей трубе, веселенькие бумажные занавески, колыхающиеся на ветру, и тот же восхитительный, запавший в память аромат лавандового мыла «Ярдли».

Что касается тяжелого понедельника — дня стирки, то теперь Филлис ждала его едва ли не с нетерпением. Вещички Анны она стирала каждый день и развешивала сушиться на веревке. Простыни и банные полотенца по-прежнему отдавали в прачечную, но в доме как-никак проживало четыре человека, и остальное постельное и столовое белье, не говоря уже о блузках, нижнем белье, бумажных платьях, рабочих халатах, юбках, брюках, чулках и носках, стиралось дома, так что каждый раз к понедельнику две большие бельевые корзины были полны доверху.

Обычно Филлис и Джудит занимались стиркой вместе, а Анна тем временем, сидя на полу судомойни, играла с бельевыми прищепками. Над белыми вещами Филлис орудовала со стиральной доской и большим куском мыла «Санлайт». Когда она решала, что какая-нибудь наволочка или вещица из одежды готова, то пропускала ее через отжимный пресс во вторую мойку, где Джудит полоскала ее в чистой воде. Работая вдвоем, они, как правило, управлялись со всем делом меньше чем за час. В хорошую погоду белье выносили сушиться на лужайке, в дождь вешали на перекладины кухонного шкива и поднимали под потолок сушиться над теплой плитой.

Сегодня дождя не было. Небо было затянуто мглой, погода стояла теплая, но сухая. Резкий западный ветер гнал в вышине облака, и они то и дело расходились, открывая синие прогалины и жаркое солнце.

Хотя задняя дверь, подпертая колышком, стояла открытой настежь, воздух в судомойне был сырым от пара, пахло мылом и чистым влажным бельем. Наконец последний предмет — детский передничек Анны — был выполоскан, отжат и брошен в уже полную плетеную корзину.

— Ну, вот и все, теперь до следующего понедельника, — удовлетворенно объявила Филлис, вытащила затычку и, следя за тем, как мыльная вода с клокотанием убегает в трубу, тыльной стороной ладони отвела волосы с влажного лба. — А жарковато тут, я порядком взмокла.

— Я тоже. Пойдем-ка на воздух. — Джудит нагнулась и подняла одну из тяжелых корзин, оперев ее на бедро. — А ты, Анна, неси прищепки. — И вышла через открытую дверь во двор. Западный ветер обдал ей щеки и прошел сквозь тонкую, чуть влаж-новатую хлопчатобумажную юбку.

Лужайка, на которой сушили белье, занимала пространство между гаражом и задней дверью. В траве пестрели маргаритки, низкая живая изгородь из эскалонии, густо покрытая клейкими розовыми цветочками, отделяла лужайку от гравиевой подъездной дороги. Вдвоем, нагибаясь и опять поднимаясь на цыпочки, они развесили белье, закрепив прищепками. Ветер раздувал наволочки и трепал рукава рубашек.