Читать книгу "Сердце мексиканца - Ашира Хаан"

Сантьяго коснулся плеча Али и притянул ее к себе, под прохладную воду, смывавшую с ее лица грязные разводы. Он был совсем близко, ближе чем когда-либо, и говорил очень тихо. Шумела вода, но она все равно все слышала.

— Как причудливо сплетаются судьбы. И в каких только странных местах я не нахожу по-настоящему близких людей. Начиная с Пилар и заканчивая…

Аля встала на цыпочки в ночнушке прямо под водой и поцеловала его в губы.

Обвила руками шею.

— Тобой, — договорил он, заключая ее в свои объятия, которых ей уже так давно не хватало.

6

Сантьяго присел, не отпуская ее взгляд, стягивая им — глаза в глаза — их воедино как стальным канатом, привязывая друг к другу. Пальцами подхватил мокрый подол сорочки и потянул его вверх, стаскивая ее с Али. Отбросил в сторону, к своей рубашке, и тут же прижал холодное тело к своему жаркому, согревая и успокаивая своим живым теплом.

И снова целуя, нежно и долго, спокойно, никуда не торопясь, словно нет у него там, за стеной двух едва помирившихся банд, разоренной базы и мертвых друзей. Словно вот эта расслабляющая нежность в его пальцах, на его губах, в его дыхании — навсегда, навечно, как в раю.

Он промыл ее волосы, разделяя их на пряди, провел пальцами по лбу, скулам, щекам, вновь легко коснулся губами губ, огладил плечи и руки, очертил грудь, почти не дотрагиваясь, но так медленно и трепетно, что соски заныли от жажды ласки. Сжал ладонями талию и провел ими дальше, вниз, туда, где она переходила в бедра, присел на корточки, глядя на Алю снизу вверх и скользнул по бедрам вниз.

Касания его рук снимали напряжение с каждой мышцы, расслабляли тело, закаменевшее от боли и страха за последние сутки. Его взгляд не отрывался от нее — тяжелый, темный, восхищенный и нежный, от него подгибались ноги и горела кожа.

Он снова накрыл ее губы своими и целовал так долго, что Але начало казаться — в мире никогда не было ничего кроме этого поцелуя, и его рук на ее теле, и его сильного успокаивающего, пронизывающего все присутствия, и… его члена, упруго и твердо прижимающегося к ее бедру.

Сантьяго выключил воду и потянул Алю в комнату, где ленивые взмахи лопастей вентилятора под потолком разгоняли текучую жару, мгновенно облепившую их влажные тела.

— Сейчас, — он сделал шаг в сторону, открыл тумбочку и достал аптечку. В картонной коробке кроме упаковок тканых пластырей для хирургических ран, бинтов и бутылки со спиртом одиноко перекатывался только пузырек с антибиотиками. Настоящая мужская аптечка. Хоть бы аспирин положили.

Аля сразу отобрала у него пластырь и сосредоточенно, стараясь не отвлекаться на покачивающийся в поле зрения член, почти прижимающийся к его животу, залепила рану и легонько прогладила пальцами, задержавшись на краях, чтобы впитать немного острого удовольствия от прикосновения к горячей смуглой коже.

— Спать? — спросила она тихо и совершенно невинно, глядя в темные глаза и плавясь, как шоколад под солнцем от того, как он смотрит на нее в ответ.

Как-то совершенно по-особенному, как… как в тот раз, когда он вошел сюда и впервые увидел ее. Только тяжесть его взгляда сейчас ощущалась совсем иначе. Как прочная броня, как физические объятия, надежная защита, которой он окружает ее.

Уголок губ дернулся, и Змей невозмутимо ответил:

— Спать.

Они разошлись в разные стороны, обошли кровать каждый со своей стороны, он щелкнул выключателем, гася свет, и, едва оказавшись на кровати, они вновь сплелись как два дерева, слишком давно растущие рядом.

Он гладил Алю по волосам, вел пальцами вниз по позвоночнику, заставляя ее покрываться мурашками, нежил губами тонкую кожу за ухом. Дотрагивался кончиками пальцев до груди, вел ими медленно, обводя тяжелое полушарие по низу, и она вновь закусывала губы, потому что он осторожной этой ласки, по телу вновь разливалось сладкое тепло.

Казалось, с него спало проклятие, запрещавшее дотрагиваться до нее, и он утолял многодневный голод, засыпая Алю неутомимыми ласками. Как же он должен был держать себя в руках раньше, если сейчас так ненасытен?

Его руки путешествовали по всему ее телу, смывая своими касаниями все что было до этого. Холод мокрой ткани, липкую горячую кровь, настырные касания Хесуса, мурашки страха и тяжелое отчаяние.

— Алия… — он снова стиснул ее в объятиях с такой всепоглощающей нежность, какую она никогда не ожидала от такого сурового мачо. — Mi corazon…

В долгих поцелуях растворялись все сомнения и страхи. Горячая темнота между ними прятала в себе все время мира.

Аля провела ладонями по мощным плечам, попыталась обхватить пальцами бицепс и сама засмеялась от своей неудачи, положила их на грудь, чувствуя быстрый сильный стук сердца, провела вниз, к напрягшемуся животу и очертила квадратные плиты мускулов.

И… снова ниже по тем самым мышцам, стрелками указывающими на то, что ее интересует.

— Теперь тебя ничего не останавливает? — спросила, обвивая пальцами крепкий, отменно стоящий член.

Его рука, отводящая в сторону влажную прядь волос, чтобы губы могли коснуться шеи, замерла, не закончив движения, и сердце Али ухнуло в ледяную пропасть.

Он же не может опять остановиться!

— Ты этого хочешь? — сощурившись, спросил Змей

Его пальцы подрагивали в миллиметре от ее кожи, и она была уверена, что не заставит их коснуться себя никакими силами, если он сам того не захочет.

И даже проверила, попытавшись потянуться к нему, но его мышцы закаменели, и то упрямство, и та воля, которые держали его вдали от нее все предыдущие дни, помогли остановиться и сейчас.

— Да… — выдохнула она, накрывая ладонью горячую шелковую плоть. — Да!

7

Он притянул ее к себе, преодолевая последние миллиметры расстояния между ними. Каждый раз казалось, что нельзя быть еще ближе, и каждый раз Сантьяго находил возможность прижать ее к себе еще плотнее, чем раньше.

Все тянулось медленно, так медленно, словно она все еще оставалась тем вечным камнем, что видел расцветы и закаты цивилизаций. Тягучие поцелуи — его губы касались ее сначала мимолетно, будто издалека, но каждое следующее прикосновение было настойчивее и жарче предыдущего. Его язык подробно исследовал ее рот, не упуская ни единого повода сплестись с ее языком в долгой желанной схватке. Его руки ласкали ее кожу, находя местечки, в которых касание неожиданно отдавалось дрожью во всем теле, сладкой и предвкушающей. Его дыхание было наполнено огнем, зажигающим ответный огонь в ее теле.

Грудь Али упруго вжималась в его грудь, а ее рука нагло пробралась между их телами, чтобы наконец сжимать и трогать его член, водить пальцами по горячей плоти. После стольких дней запретов это воспринималось как награда, как милость богов.

При мысли о жестоких местных богах всего на один миг ей вспомнился Хесус — и то, что было между ними, и что она считала лучшим сексом в своей жизни.