Читать книгу "Палоло, или Как я путешествовал - Дмитрий Быков"
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я узнал обо всей этой истории, сблизившись с Катей при довольно странных обстоятельствах. Маша собрала у себя «скипидаровцев», потому что человек она была гостеприимный и щедрый, живущий бивуачно и никогда не падающий духом. Они сошлись: волна и камень, лёд и пламень, пара-тройка гитарных поэтов и какие-то отбросы общества. По какому поводу пили, не помню. Коньяку я высосал порядочно, а пьянел по тем временам моментально. Вскоре народ разошёлся, Маша деликатно улеглась на кухне, и мы с Катей остались в комнате вдвоём, не считая коньяка. Коньяк я допил для довершения тет-а-тета, а потом неожиданно для себя взял её на руки, отнёс на кровать, лёг рядом и принялся Катю тискать.
Я ожидал чего угодно – сопротивления, плюхи, – но не той вялой покорности, которую наблюдал: то ли дело было во внезапности моего демарша, то ли в хитром расчёте, но такого благоприятствования обстоятельств я не видел давно. Минут за пятнадцать я её раздел, попутно разоблачаясь сам, и после некоторой борьбы добился своего. Победа была недостоверно лёгкой. По тем временам взять кого-нибудь за грудь казалось мне большим событием, потому что подлинная потеря девственности – это не первый раз с любимой, а именно что первый контакт с нелюбимой, полуслучайное соитие с полузнакомым человеком, связь на один вечер, чтоб не так ныла рана, нанесённая утраченной любовью.
Была ли она особенно хороша? В общем, конечно, мила. Обесцвеченная блондинка, с большими карими глазами и тем скорее западным типом лица, который вдруг откуда ни возьмись выныривает на крайнем русском Востоке. Очень рекламное лицо: скулы высокие, губы тонкие – впрочем, даже эти высокие скулы в сочетании с курносым носом выглядели у неё по-западному, хоть и относятся традиционно к славянским чертам. В общем, можно было поверить, что Чикаго по ней плачет. И сложена она была симпатично, и было ей двадцать пять лет, а мне двадцать один, и я старался как мог, и коньяк помог мне не кончить в первую секунду – не столько даже от возбуждения, сколько от сознания своего торжества. Чрезвычайно довольный собою, я предложил Кате сигарету, закурил сам и принялся беседовать с нею о жизни. Выяснилось, что в Омске Катя зарабатывала лекциями о группе «Битлз». У неё было музыкальное образование (какое-то музучилище), и она ездила по трудовым коллективам Омской области, показывая рабочим слайды и наигрывая «Йестэдэй». Рабочим Катя должна была казаться существом из другого мира. Мне – тоже. После обмена автобиографиями мы зашли на второй круг, а уж после него Катя рассказала мне про Чикаго.
Планы её были просты. Ездить по Америке со слайдами группы «Битлз», конечно, бессмысленно: Катя рассчитывала вывезти на Запад записи панковского молодняка, который находил у Скипидарова приют и восторг, и устроить молодняку промоушн на волне интереса к часам «Командирские» и матрёшкам с лицом Ельцина. Ещё она собиралась попробовать себя в модельном бизнесе, потому что в Омске её фигура по праву считалась лучшей. Наконец, был безотказный страховочный вариант: в возрасте шестнадцати лет, оканчивая чуть ли не единственную в Омске спецшколу, Катя, как самая эффектная, была придана в качестве гида группе американцев, неведомо каким ветром занесённых в Сайбирию, сводила их к себе домой, перед этим наведя там страшный шурш, а с одним из гостей даже обменялась адресами. Она несколько раз посылала ему открытки ко Дню благодарения и Дню независимости, но он почему-то не отвечал. Правда, он жил не в Чикаго, а вовсе даже в Южной Дакоте, но, в конце концов, можно и добраться. В Америке, говорят, распространён автостоп. Катя твёрдо надеялась перекантоваться у него недельки две, пока подыщет работу: не может же он, в конце концов, забыть, как Катина мама угощала его борщом! Он даже записал себе в книжечку слово «borschz»…
Рассвет засинел над Черёмушками, летал тополиный пух, и мы заснули, блаженно повернувшись друг к другу спиной. Вопреки уверениям всей мировой литературы, я ничуть не раскаивался в содеянном. Более того, Катины намерения казались мне вполне осуществимыми, я живо представлял, как в Южной Дакоте её встречает любитель борщшжча, – что вы хотите, шёл третий год перестройки, – и на прохладном июньском рассвете, под одним одеялом с прелестным существом так легко было вообразить это прелестное существо, с лёгкой ностальгией вспоминающее меня под сенью развесистого Чикаго… Я чувствовал к ней некое подобие нежности. Утром я разбудил Катю словами: «Что тебе снится, крейсер “Аврора”?» – и всё снова было прекрасно. Сеанс ни к чему не обязывающего счастья, ибо что такое счастье, как не божественное свинство молодости?
Тут в Катиной жизни наметился перелом: Юра отозвался наконец на её ухаживания, и через неделю она съехала к нему – ковать железо, пока горячо. Притяжение Чикаго было так сильно, что Катю не остановил даже подмосковный адрес нашего героя, ютящегося где-то под Дубной. Вскоре Катя перевезла к Юре свой багаж, состоявший из небольшого баула с бельём и огромной, метр на полтора, картины в смешанной технике.
Картину эту она возила с собой, куда бы ни ехала, с самого Омска, и эта деталь не позволяет мне причислить Катю к сонму бездушных охотниц за пропиской. Таскать за собой картину метр на полтора с изображением родной улицы родного города – это надо быть романтиком. На картине при помощи разноцветных лоскутков изображались – вернее, по ним угадывались – что-то вроде озера, квадратные дома, и даже людишки какие-то пестрели по нижнему краю, и каждый в собственном воображении достраивал Катину родную улицу из этого лоскутно-масляного праздничного хаоса, а Катя иногда пускала при этом слезу.
Ну конечно, Чикаго накрылось очень быстро. Я всегда говорил, что приукрашиватели реальности опасны не для самих себя – бог с ними, пусть выстраивают себе миры расцветшие (терпеть не могу Пастернака, не говоря уж о его сестре), – нет, идеалисты опасны для тех, кто им верит. Авансы могут жизнь человеку сломать, так что обозвал графомана гением – делай из него гения, пообещал Юре Чикаго – отправляй его в Чикаго, достраивай жизнь под свои о ней представления, иначе путь твой будет кровав. Но не в человеческих силах сделать графомана гением, а анонимного алкоголика из Дубны отправить в Чикаго. Катя смекнула это не сразу. Ей понадобилось три месяца прожить у Юры в его абсолютно голой однокомнатной квартире, чтобы понять: жениться он не собирается, употребит её по полной программе, а потом уйдёт в очередной запой, от которого не спасёт никакая анонимность.
Так всё и вышло: поначалу их жизнь была довольно идиллична, Юра сулил брак, прописку, заработки, – но потом снова сорвал резьбу и ударился в глубочайший, невылазный запой. Скипидаров разводил руками. Катя ещё ходила в магазин, готовила Юре, тратя всё, что получала из дома, и расписывала знакомцам, как у них всё прекрасно и как стремительно приближается Чикаго, – но вскоре Юра стал её бить. Он заявлялся домой, пропившись до белья, колотил Катю, падал на кровать лицом к стене, накрывался грязной простыней и захрапывал. Катя теперь спала на полу: из отвращения. (Впрочем, я не уверен, что сам не поднял бы руку на Катю со всеми её расспросами, запросами, вечным недовольством и мечтами об отъезде.)
Короче, в начале сентября Катя не выдержала и взмолилась Маше, чтобы та взяла её обратно. Маша, как мы уже знаем, была человек безотказный. Тут Катя вспомнила обо мне, поскольку в одиночку забирать у Юры вещи было рискованно. Он мог вломить. Вряд ли ему захотелось бы лишаться такого бесплатного развлечения, как Катя, на закате своей погибающей жизни.
Внимание!
Сайт сохраняет куки вашего браузера. Вы сможете в любой момент сделать закладку и продолжить прочтение книги «Палоло, или Как я путешествовал - Дмитрий Быков», после закрытия браузера.