Читать книгу "Только не ты - Лара Дивеева"

Наклоняюсь над ним и вижу в его глазах вспышку ужаса. Я бы тоже не обрадовалась, увидев его в моей постели. Сочувствую.

Он пытается что-то сказать, но не в силах разлепить сухие губы. Поставив мыльницу под его подбородок, я протёрла губы влажным полотенцем.

– Попытайся открыть рот! – Он морщится, но делает, как я велю. Выжимаю ткань, и капли падают между его губ.

Гранд смотрит на меня, и, клянусь, я никогда не видела ненависти сильнее. От неё жар бросается в лицо, и паника закручивает нервы в клубок.

– Что ты со мной сделала? – это его первые слова. А дальше ругань.

Давление подскакивает, в ушах пульсирует прибой.

Я закрылась в ванной, хлопнув дверью с такой силой, что баночки-флакончики упали на бок строем оловянных солдатиков. Меня сейчас взорвёт от неразбавленной ненависти к этому зас+анцу. Неудивительно, что он забыл момент нападения, но как быстро свалил вину на меня!

Был бы он нормальным мужиком, я бы хоть помогала ему от души, и меня не раздирали бы противоречивые чувства. Ненавижу мои злые, тёмные мысли, как в смолу окунутые, и зла ему не желаю.

Ненавижу его нормальным, а беспомощность его ненавижу ещё сильнее.

Когда я выхожу, Гранд спит. Пододвигаю кресло к заколоченному окну, усаживаюсь и смотрю на картину в старинной раме. Наездники гарцуют на лошадях по ипподрому, дамы в шляпках, ленты развеваются по ветру.

Понемногу успокаиваюсь.

Гранд не в себе, это понятно, но и мне нелегко. Хорошо хоть на жалость к себе нет сил.

– Где мы? – раздаётся хриплый вопрос. Значит, Гранд притворялся спящим.

Не свожу глаз с картины, так спокойнее.

– В получасе езды от фестиваля, направления не знаю.

– Как? – закашлявшись, Гранд воет от боли. А потом хрипит, потому что выть так же больно, как и кашлять.

– Что как? Как это, не знаю направления? – Поворачиваюсь и фиксирую взгляд покрасневших глаз Гранда. – Когда похитители везли нас сюда, мне завязали глаза, вот как! И по голове тоже ударили, между прочим.

– Дер+мо! – Он осознаёт случившееся, но извиняться, понятное дело, не собирается.

– Оно самое, и мы в его эпицентре.

– Как ты? – Охватывает взглядом моё лицо.

– Ноготь сломала. Такой маникюр испортили, гады!

– Ответь нормально! – шипит. – Как ты?

– Да уж здоровее тебя буду!

Гранд аж весь подобрался после этих слов.

– Я в порядке! – заревел зверем. – Сейчас буду в порядке, – добавил хрипло, – дай мне… минутку.

– Да хоть две! – Даже не стану спорить, себе дороже. – Ты хоть что-нибудь помнишь?

– Фестиваль. Как мы с тобой ругались.

Главное не забыл, зараза!

– Ещё что-нибудь?

– Меня кидали куда-то, голоса, тряска. В голове всё крутилось с бешеной скоростью, ни думать, ни говорить не мог. Потом крики, твои, наверное…

– Ты очнулся в машине, что-то говорил, но я тоже была не в себе. В памяти каша. А ты ещё потерял много крови.

– Поэтому меня раздели?

Я сжимаю правду между зубами, удерживаю изо всех сил. Гранд самовозгорится, если узнает, что описался при мне.

– Кто меня раздел? – требует ответа.

– Похитителей двое, – отвечаю вроде бы на вопрос, а вроде нет. – Блондин с короткой стрижкой и брюнет с волосами до плеч. На тебя напали около машины. Я шла по стоянке, услышала шум, а потом увидела тебя на земле.

– Почему не сбежала?

– На каблуках была, не захотела портить туфли.

– Дура, что не сбежала!

– Пожалуйста!

Сарказм и грубость – вот и всё, на что мы способны, если не считать ненависть.

– Похитители сказали, что им надо?

– Чтобы ты пришёл в себя, тогда будут переговоры.

– Я пришёл в себя, сейчас с ними разберусь.

– Во что ты ввязался? Это снова твой соперник мстит, да? Тот, который подослал фотографа? Что ты ему сделал в этот раз? Что с нами будет?..

– Это тебе не игра в сто вопросов! – прохрипел Гранд, прикрывая глаза, вот-вот снова отключится. – Сейчас приду в себя и разберусь с ними!

Да уж, разберётся, жертва тестостерона. Похитители снова его изобьют, а мне трястись над умирающим телом.

Гранд закашлялся, и я нехотя поднялась из кресла. Повторила процедуру с мокрым полотенцем и мыльницей, но пить он отказался.

– Не хочешь пить, твоё дело, мне это только на руку. Без воды быстрее сдохнешь.

Не хочу признаваться, что мы теперь связаны линиями жизни, что я заставлю его пить и есть тоже. Просить не стану, добьюсь своего другим путём.

Гранд кряхтит, сочится ненавистью. Не волнуйся, дорогой, я тоже ею сочусь. Нас объединяет горячее взаимное чувство.

– Сначала встану на ноги, а потом буду пить! – заявляет. Морщась, поворачивает голову и смотрит в сторону туалета. Примеривается к расстоянию. Жизни в нём три капли, но гордость и упрямство рулят.

– Если не будешь пить, то никогда и не встанешь!

– Назло тебе встану! Чтобы не крутилась вокруг меня назойливой мухой!

У Гранда дар выводить меня из себя, будто нажимает на секретную, только ему известную кнопку. Я реагирую моментально, вспыхиваю факелом, хотя и обещала себе сдерживаться.

Приношу из ванной небольшой кувшин. Наверное, однажды из него подливали тёплую воду в ванночку ребёнка, делали что-то хорошее, домашнее, любящее.

Кладу кувшин на кровать рядом с Грандом.

– Встать ты не сможешь и не пытайся. Вот тебе подарок – чудный розовый кувшинчик вместо туалета. Когда понадобится, сохраняй спокойствие и думай об Англии! – сопровождаю эти слова вымученной усмешкой. – А уж потом задашь жару похитителям!

Глаза Александра распахиваются, и в них ярость, способная растопить арктические льды.

Мне трудно находиться рядом с ним, поэтому снова ухожу в ванную, больше прятаться негде. Сажусь на коврик у раковины и беззвучно плачу. Я позволила себе отомстить, указала на слабость Гранда, и до чего же мне от этого мерзко!

Я навсегда запомню те слёзы, потому что они изменили меня, моё отношение к Гранду. Не подумайте, я не прониклась к нему симпатией, однако ненависть охладела. Как вулкан, потухший, но всё ещё вулкан. То, что происходит с Грандом, – это расплата всех расплат. Даже в самых извращённых мечтах о мести я бы не пожелала такой зависимости, такой дикой животной слабости своему врагу. Особенно ему, Гранду.

Отплакав своё, открываю дверь.

Подушки сброшены на пол, простыня скомкана. Гранд пытался сдвинуться с места и осознал, что я права: он слишком слаб, чтобы подняться на ноги.