Читать книгу "Медное королевство - Шеннон Чакраборти"

Следующим высказался Бахрам, еще один выживший из Бригады Дэвов.

– Мы можем разделиться, – предложил он. – Половина останется у ворот и отвлечет стражу, а ты проведешь барышню и остальных ребят во дворец.

Он изложил свой план с такой простотой, что у Дары по спине пошли мурашки.

– Для тех, кто останется у ворот, это будет верная смерть.

Бахрам встретился с ним взглядом. В его глазах сверкал огонь.

– Каждый из нас готов на эту жертву.

Дара обвел отряд взглядом. Он ни минуты не сомневался, что Бахрам прав. Лица юных воинов были полны решимости и отваги. Ему бы радоваться: он вложил всего себя в их подготовку и сейчас мог гордиться тем, что идет в бой бок о бок с такими воинами.

Но, силы Создателя, он уже сражался бок о бок со многими юношами, не менее решительными и отважными. А потом забирал их тела с поля боя, предавая их огню как павших смертью храбрых в войне, которой, как ему начинало казаться, не будет ни конца ни края.

Дара вздохнул. Этой войне будет положен конец. Дара лично об этом позаботится. Но в то же время он постарается уберечь вверенных ему ребят.

– Это выиграет нам лишь кратковременную отсрочку. Сначала они убьют вас, потом настигнут нас и не дадут нам дойти до конца.

– Может, гули? – предложил кто-то. – Ифриты ведь теперь на нашей стороне. А один из них как раз хвастался, что может призвать целую армию гулей. Который тощий.

Когда Дара услышал об ифрите, к которому давно питал особую, перетекающую в запредельную, неприязнь, его так и перекосило. А напоминание о злосчастных гулях и о том, что теперь они с ифритами действительно союзники, только подлило масла в огонь. И это не говоря уже о том, что когда-то Визареш – тот самый худощавый ифрит – угрожал Нари «стереть ее душу в прах» за то, что через кровь та отравила его брата… И Дара еще не скоро выбросит из головы эту его угрозу.

– Не желаю видеть этих мерзких отродий в моем городе, – отрезал он.

Иртемида ухмыльнулась:

– Гулей или ифритов?

Дара хмыкнул. Ко всем своим воинам он относился как к членам семьи, но с Иртемидой чувствовал особое родство. Под чутким руководством Дары она оттачивала до совершенства свои навыки стрельбы из лука и умудрялась не терять чувства юмора даже во время самых изнурительных тренировок.

– Обоих, – ответил Дара, после чего снова показал на карту. – Предлагаю вам все обдумать и обсудить между собой, пока я буду в отъезде.

Дара не разделял уверенности Манижи в том, что в результате таинственной встречи между Аэшмой и маридами они получат возможность пройти через магическую завесу, оберегающую Дэвабад, но готовыми нужно было быть к любому исходу.

– Нам продолжать занятия с Абу Саифом?

Дара обдумал вопрос. Абу Саиф согласился посостязаться с его солдатами в фехтовании… Впрочем, «согласился» не вполне соответствовало действительности. Просто Дара пригрозил до смерти бичевать второго, молодого и невыносимо назойливого Гезири, если старший станет упираться. В предстоящей битве за Дэвабад враг будет вооружен зульфикарами, и в лице двух пленных скаутов Гезири Дэвам выпал редкий шанс – набраться опыта в состязаниях с реальными фехтовальщиками на таких мечах. Даре претило прибегать к столь мрачным угрозам, однако он пошел бы буквально на все, чтобы как можно лучше подготовить своих бойцов к битве.

Но только под его присмотром. Он боялся, что в его отсутствие Гезири могут выкинуть какое-нибудь коленце.

– Нет. Я не хочу, чтобы с них даже на минуту снимали оковы, – жестом он дал понять, что собрание окончено. – Можете идти. Перед отъездом я поужинаю вместе со всеми.

Все разошлись, и Дара взмахнул рукой, рассеивая карту в воздухе. На глазах здания обрушились, растеклись дымной волной. Пал и миниатюрный дворец, а башня Цитадели завалилась на стену и рассеялась в воздухе.

Дара замер. Он щелкнул пальцами, снова вылепливая башню из дыма, и снова обрушил ее. Башня была такой высокой, что, падая, ее верхняя часть задевала стену, подминая под себя, пуская трещину и в сердце самой Цитадели, и открывая ход в город.

Такая магия мне не под силу. Манижа считала его неуязвимым, но Дара постепенно убеждался, что старые сказки о немыслимом могуществе их предков в досулеймановы времена слегка приукрашивали действительность. Он готов погибнуть в битве за свой город, но исчерпать внутренний запас магии в самом начале вторжения было бы слишком безответственно.

Он решил придержать эту идею в уме и подошел к большому ковру, скрученному в рулон в углу комнаты. Дара несколько лет не садился на ковер-самолет – последний раз он поднимался в воздух, когда они с Нари летели в Дэвабад. Он провел рукой по всей длине полотна.

Я обязательно найду способ вернуться к тебе. Обещаю.

Но прежде Даре была назначена встреча с самим дьяволом.

Вместе с Манижей они полетели на восток. От пейзажа, раскинувшегося внизу как гигантское полотнище мятого шелка, захватывало дух, изумрудные холмы и серые суходолы сменяли друг друга, исчерченные темно-синими венами извилистых рек и ручьев. Видя такую красоту, Дара впервые за долгое время чувствовал умиротворение. Хайзур – пери, который когда-то выходил тяжело раненного Дару, – учил его ценить такие минуты, когда хочется забыться и раствориться в безмятежной прелести природы. Но этот урок усваивался им с трудом. Дара тогда только вернулся с того света и сразу по пробуждении узнал, что все, бывшее ему знакомо, погибло четырнадцать веков назад, а в памяти своего народа он остался лишь воспоминаниями о пролитой им крови.

За одним исключением. Ковер летел, рассекая воздух, и Дара не мог не думать о первых днях, проведенных с Нари, – тех самых днях, когда начал прикладываться к бутылке. Одно ее существование виделось Даре вопиющим кощунством – она была ходячим доказательством того, что кто-то из благословенных Нахид нарушил священные обеты и возлег с человеком. Ну а то, что она оказалась еще и ловкой воровкой, которая врет, как дышит, лишь подтверждало все нелицеприятные стереотипы о шафитах, известные Даре.

Но потом… она стала для него чем-то большим. С ней он чувствовал себя невероятно свободным – с ней он был не славным Афшином и не презренным Бичом, а просто мужчиной, которому позволено флиртовать и обмениваться остротами с умной и красивой женщиной, и упиваться учащенным биением омертвевшего сердца, вызванным ее манящей лукавой улыбкой. Все потому, что Нари не знала их истории. Она была первой собеседницей Дары за много-много веков, ничего не знавшей о его прошлом – и благодаря этому он сам смог оставить прошлое в прошлом.

Он понимал, что это безнадежное увлечение, понимал, что оно ни к чему не приведет, и все же до последнего пытался скрыть от нее самое страшное – и об этой своей скрытности он до сих пор сожалел. Если бы он был честен с Нари и сразу во всем сознался, если бы дал ей шанс самой сделать выбор… как знать, может, она сама согласилась бы бежать вместе с ним из Дэвабада, и ему не пришлось бы приставлять кинжал к горлу Ализейда аль-Кахтани.