Читать книгу "Где нет зимы - Дина Сабитова"

И пошла Колечку рассматривать.

А на обратном пути опять около меня остановилась:

— Это кто у тебя? Зайка или медвежонок?

— Это Лялька. Я думаю, что она не медвежонок. И, наверное, не зайка. Но точно не знаю. Никто не знает, только моя бабушка знала.

— Тайна? — улыбнулась женщина.

— Да, — кивнула я. И мне захотелось еще немного с ней поговорить:

— А скоро профессор придет? — спросила я эту рыжую женщину.

— Это какой профессор? — подняла она брови. — Это такой высокий, толстый, с бородой и круглым пузом? В очках?

Я подумала секундочку и решила, что да, наверное, профессор именно такой.

— Его тут все ждут второй день. Ждут и боятся. А он не приходит почему-то.

— Боятся, говоришь? — хмыкнула рыжая женщина. — Ну да, понимаю. Я его тоже боюсь. Бородища такая, очки — как тут не испугаться?

А сама вокруг посмотрела. Наверное, ей неудобно, что она в такой толпе одна боится. Только я-то точно знаю, что медсестра тоже трусит.

— Не бойся, детка, сегодня он уже не придет. И завтра не придет. А там, глядишь, тебя и выпишут. И пойдете вы с мамой домой.

Ей я почему-то не стала рассказывать, что у меня нет мамы.

Потом все ушли.

И тогда я тете Мире говорю:

— Жаль все-таки, что профессор не пришел. А ты его совсем-совсем не боишься?

— Совсем-совсем, — улыбнулась тетя Мира.

Тетя Мира гораздо красивее Колечкиной мамы. И смелее. И читает вслух интереснее: Колечкина мама бубнит все на одной ноте, ничего не разберешь, а тетя Мира читает так, как будто это радиоспектакль, только музыки не хватает.

И еще я тетю Миру теперь называю на «ты».

Сперва так нечаянно получилось, само.

А потом я с Пашей посоветовалась, когда он приходил нас навещать, и Паша сказал, что когда люди познаются в беде, они сближаются, и тогда можно без церемоний.

Как люди познаются и что такое церемонии, я не совсем поняла, но Паша добавил, что мы с тетей Мирой прошли вместе через смертельный риск и все закончилось хорошо — никто никого не подвел. И поэтому пусть будет на «ты».

Павел

Настоящей почтой я, кажется, и пользоваться-то не умею. Мне ни разу в жизни не приходило бумажное письмо, только мейлы.

Я сунулся однажды разбирать мамины бумаги и наткнулся на письма, которые она получила, когда еще в школе училась.

Странно, мама никогда не отличалась сентиментальностью, а туг дурацкис пожелтевшие конвертики с космонавтами и сиренью, внутри листки из тетрадок, шариковой ручкой исписанные…

Девчонки есть девчонки — ничего содержательного, конечно, в этих письмах нет, ерунда одна. Полстранички крупным почерком: как учишься, я учусь хорошо, ездили с мамой и папой на дачу, что еще писать, не знаю, напиши мне скорей длинное письмо, жду ответа, как соловей лета… И куча ошибок. Авторы разные — какая-то Таня, какая-то Ириша, а вот соловей и лето у всех в конце письма непременно. Картиночки какие-то, ребусы переписаны, загадки, лишь бы страницу занять.

И вот смешно — сами толком ничего написать не могут, а недуг в ответ длинного послания. Хотя, конечно, письма получать приятно. Да и что за развлечения у них тогда были? Со скуки загнешься.

Интересно, мама такую же чушь в ответ писала или поумнее? Вот бы прочитать!

Я показал тете Мире дурацкие письма этих маминых одноклассниц, но она посоветовала не особо насмехаться над бедными глупыми маленькими девочками.

— Знаешь, совсем еще недавно мне с высоты сегодняшнего моего возраста казалось, что сама я в детстве была очень умная, а сейчас подростки большей частью какие-то отсталые. Нет, ей-богу, пройдешься по вашей даже школе, послушаешь — ну просто гоблины вокруг какие-то. Полторы извилины в три ряда. А потом я решила перечитать супервозвышенный дневник, который вела лет в четырнадцать, потому как помнилось, что были там прочувствованные размышления о прочитанном, о людях, даже о политике… «Былое и думы», не меньше! Ох, лучше было не портить себе сладкие воспоминания! Наивная девочка, примитивная до крайности, с важным видом изрекающая всякие благоглупости. Еще и с ошибками. Орфографическими. «Не» с глаголами слитно, например.

— Это ты, теть Мир, к чему? К тому, что я сам дурак? Ну дурак, я не обижаюсь!

— Да нет, ты, может, Паш, и не дурак и сильно еще поумнеешь с годами. А девочки эти сейчас все выросли и стали…

— …достойными членами нашего общества, труженицами и матерями семейств, — подхватил я.

— Ну и к чему эти яркие иронические ноты, мудрый отрок?

— А к тому эти яркие иронические ноты, что выросли, небось, из этих тупеньких девочек тупенькие тетки, которые сидят в конторах и разгадывают сканворды. Да гороскопы еще читают. И ничего им больше не надо и не интересно.

Тетя Мира посмотрела на меня и вздохнула:

— Вот откуда у тебя такой снобизм, Паша?.. По десятилетней девочке нельзя сказать, что из нее вырастет. И, кстати, зря я тебе тогда полезла показывать свой диплом. Поддалась на провокацию, тоже начала прыгать, махать флагом, что я, видишь, документ имею и заслуживаю того, чтоб мальчик-семиклассник английской школы не считал меня заведомо тупым быдлом. А не надо было показывать. Вот жил бы ты и мучался: ах, как же это так, я такой тонкий, а приходится жить с таким безграмотным простонародьем! — Бросила конверт, который крутила в руках, и ушла, сердито хлопнув дверью.

Но я, слава богу, уже немного научился разбираться в особенностях тети-Мириного характера. Вспыхивает она всегда практически моментально: только что улыбалась — и вдруг ты ей уже идейный враг: «Да как же можно такое говорить, не краснея! Тебе не стыдно?»

Сейчас-то я на самом деле покраснел. Честное слово, не по себе стало. Дались мне эти тетки. И с наездами на тети-Мирину профессию я, конечно, глупо поступил.

Получилось, раз диплом, то другое дело?

Ладно, надо идти мириться.

Мириться с ней нетрудно, потому как тетя Мира не только вспыльчивая, но и отходчивая. Скажет: «Нет, ну правда?», посмотрит на меня непреклонно и тут же сама начинает смеяться.

Вообще с ней хорошо. Интересно и разговаривать легко. Нет, я не к тому, что не хотел бы вернуть нашу жизнь на год назад, но вот именно сейчас все могло бы быть куда хуже.

Кстати, тетя Мира мне посоветовала без особой нужды в мамины бумаги не лазить.

— Ты, конечно, большой, но еще не совсем взрослый, а мало ли что там вывалится на тебя, на неокрепший ум. У взрослых жизнь сложная и разнообразная. И не всегда «правильная». Станешь постарше, вернешься к маминому архиву.

На том и порешили.

И письма я обратно в ящик маминого стола положил.