Читать книгу "Олимп иллюзий - Андрей Бычков"

Он присел на розовую подушку кровати и дико, дико расхохотался. От смеховой судороги поджало живот и слезы выступили на глазах.

– Вот тебе и катастрофа замысла.

Из жерла потянуло гарью. На задних копытцах застыли коровки. На глянцевом Коровкином Божестве замер Господин Матриарх. И неслышная тишина поразила зал. Скорбь нестерпимая сковала в недвижности многочисленные члены, как будто невидимый мороз пронзил и пронизал невидимыми нитями все пространство огромного зала. В горло уже протискивалась судорога. «Пустите, пустите», – умоляла она, сглатывая и сглатывая. И что-то напрягалось в горький комок и подступало к самому горлу, что уже не в силах, что уже невозможно терпеть никак, как будто рушится с дерева тяжелая свинцовая сова со стеклянными ржаными провидцами, что как острый надсадный клюв, как уже разрывается в крике…

Разорвавшая кожу кость, дрожащая как от холода жила, осколки зеркала в мозговой каше, погнутый руль, лопнувший бак, кровь, бензин… Маляр застыл, капала на его ботинок краска.

– Беатриче.

Нет ответа. Кто это сказал? Чей это был голос? Ответа нет.

– Беатриче.

Кто-то опять, кто это сказал? Кто посмел, сука, гадина?! И снова тишина. Как будто никто ничего и не говорил. Как будто никого нет, и никогда никого и не было. И никто никогда ничего не говорил. Что ты только лишь всегда обманывал сам себя, Дон Хренаро?

– Беатриче, прошу тебя, ответь.

… как из Москвы в Шанхай или Архангельск, а какая разница, пункт А или пункт Б, и не просто ли метим мы словами, если ты, о Муза, так жестока?

Люцифер утренний уже запрягал лучи лучезарного Корабля. Мохнатая нежная звезда, которую на предутренних дымках ресниц когда-то называли Венерой, уже бежала сказать ему, что она ждет, в маленьких башмачках, с голыми коленками, спотыкаясь о камни, что она, да, задыхаясь, что, и… переводя дыхание, что и она тоже… да, тоже ждет его, маленького мальчика, не хотевшего взрослеть, хотя он и так уже был такой взрослый, в тени деревьев, на закате. А лучше сказать, на рассвете, что она сама такая глупая, что все так случилось, и что он ни в чем, ни капельки не виноват, и что как тот, кто стал, наконец, Доном Хренаро, как Рембо, кто стал Доком, как Пруст, и Романом – Доном Мудоном, стал и ее мистическим братом, разбившись где-то у Белозерска…

Глава 11

Вечное возвращение

О, Роман, мимолетное и преждевременное касается твоего лица. На вдохе ближе. А на выдохе дальше. Что там, на берегу, белый парус. Что не дави на грудь. Что тебе дали в руки весло. И что рыбы твои птицами стали. Ибо планы земли твоей давно уже врезаны в планы моря. И посреди неба разлита земля хризантем. О, Роман, зимы твои не бедны. И далекий дым не богат. Помни же, что побеждают кондотьеры. И даль воплощена в солнце.

Как древний Уроборос, который порождает миры, ты один посреди океана. Обломок мачты от «Наутилуса»? Планеты, дома, железнодорожные вокзалы, чьи-то носовые платки. Соль океана высыхает на твоем лице. Тротуары мыслей. Утренняя планета – вечерняя звезда. Куда понесет тебя ветер? Как много тех, кто хотел разжать. Жизнь – лишь маленькая смерть. Или мы по-прежнему снимся бабочке? Которая летит над океаном? Отнесло ее ветром с берегов ее. Какая Африка Западная и какой из островов Анзер? А кто твой отец? Может быть, твой отец это также и твоя мать? Чтобы ты снился бабочке? Что пустыня врезана в океан, Роман. И что не разбит твой мотоцикл. И еще реют наши черные паруса и желтые реи. И запечатана в Солнце кровавая Луна. Наперекор, вопреки, назло. Это подельники пусть по понедельникам моются. А наша звезда называется Люцифер. Она врезана в бесконечность, как врезаны в океан аорты и вены, поршни и клапана, и даже церкви ваши с лыжами и вальдшнепами. На куполах ваших альпинисты ваши висят. Забавно видеть, как они болтаются, срываясь, на своих страховках. Но у тех, кто правит свой путь в Эльдорадо, Анзер, Асгард или в город Цезарей страховки нет. У них банк другой. Держать такой банк не под силу ни одному из сильных мира сего. Эге-ге, попробуйте-ка заплатить по счетам Роману. Это вам не хухры-мухры.

«Наутилус», полный вперед!

Солнце запечатано в Луну и чудеснейший утренний зефир благоухает сиренью. С ветерком, с брамселями, что пролетают под светофорами, как давно созревшие виноградные грачи. Лицо Капитана Немо высечено из скалы молчаний. Остроконечный взгляд его колет, как стилет. Грезить Эльдорадо и Анзер – закон. Тот, кто точит ножи и пистолеты, уже готовит дыба и плахи. Пора плавить олово на ковшах. Нажимать и раскачивать под ногами. Не успели побриться, брадобреи? Пусть валятся с верхних полок. Кто порежется, тому первому повезёт в любви. Пусть летят чудесные бедняжки, ломая об осины спины, разбивая лбы о дубы, пусть разбрызгиваются и рассеиваются их мозги по опушкам. Вы упали не с вершины. Так перестаньте же ужинать с коммивояжерами и разделять трапезу с адвокатами и продавцами… И никаких, слышите, никаких разговоров о смысле жизни!

– Я зарабатываю довольно много.

– Больше двоих в квадрате?

– Троих в кубе.

– Кто знает, что куб – это третья степень, тот не может быть ни в чем уличен.

– Секреты на секстильон.

– Вы верите в секс?

– Я пью только кровь, миссис Кекс.

Открылись двери, закрылись двери. Роман вышел. Бабочка летела над Белым морем. Вокзал был маленький, а «Наутилус» стальной. Оставалось только раздвинуть рельсы. И пойти по пескам.

Коммивояжеры, агенты по недвижимости и прочая сволочь сидели, как воробьи. Как в рот воды набрали.

– Отвечайте, суки, где моя сестра!

А они сидели как мухи, пойманные за яйца. И у двоих из них было завязано. Они просто прикинулись воробьями, как Пикассо.

– Отвечай, где моя сестра! – схватил Роман одного из них за грудки и стал бить головой о перрон.

Но губы его не развязывались. Они были стянуты плотно.

– Гад! – Роман схватил мерзавца за волосы и потащил по коридорам.

Двери тамбура были вывернуты наизнанку. Высадившись на крыло, он нагнулся и стал бить коммивояжера головой о бушприт, потом об Эйфелеву башню, об носовые платки, о купол собора Санта-Мария-дель-Фьоре и, наконец, о выхлопную трубу «ямахи». «Наутилус» шел через леса и моря, перекрестки и площади где-то под сто сорок тысяч миль в час. Капитан Немо лишь усмехался. Каждый удар коммивояжера о тендер стоил примерно около миллиарда.

– Отвечай, скот, где моя сестра?!

Мерзавец молчал и отхаркивался.

– Получай еще!

И Роман снова бил его о витрину, о пролетающие мимо провода, модемы, железнодорожные вокзалы и мачты. И фейсбучные лайки летели из-под его копыт.

Почему эти голуби сидели с завязанными губами и косили налево? Они хотели сходить налево и просто сходили налево, воспользовавшись моей сестрицей, как посудой? Мерзавцы… Роман возвратился обратно в тамбур мотоцикла, держа окровавленного коммивояжера подмышкой, как скатанный браузер. Второй по-прежнему сидел в углу и делал вид, что он здесь ни при чем. И вдруг! Вдруг…