Читать книгу "Тайны Великой Скифии. Записки исторического следопыта - Игорь Коломийцев"

Таким образом, «на дальнем берегу Меотийского озера», если, конечно, смотреть на него из Европы, действительно находилась область, с трех сторон огражденная водой. Низовья ее вблизи Азовского моря превращались в обширный болотистый край, остатки которого, в виде лиманов, сохранились кое-где и поныне. Верховья же упирались в высочайшие вершины Кавказа, как раз в том месте, где он практически непроходим. Интересно, что соседство первоначальной страны расселения гуннов с некой горной системой не ускользнуло от внимания древних историков. У Павла Орозия находим: «…Племя гуннов, долгое время отрезанное горами, возбужденное внезапным неистовством, двинулось против готов и, приведя их в замешательство, выгнало их из старинных мест жительства»{127}. Ему вторит Аммиан Марцеллин, утверждавший, что гунны «кочуют по горам и лесам»{7}. Меж тем на берегах Азова есть лишь одна область, где имеются сразу все указанные древними историками ландшафты: болота, леса, горы и где реки, скорее всего, не замерзали в этот период времени. Сейчас она именуется Кубанью.

Битва с «Драконами»

Что ж, с первой частью гуннской задачи мы, с Божьей помощью, справились. Осталось выяснить, за счет чего новоявленные агрессоры сумели превзойти в бою всех своих соседей. Гумилев, твердо убежденный, что гунны представляют собой «деградировавших» хунну, отмечая их будущие успехи, как всегда, приписывает их соответствующей фазе этногенеза. Вот его мнение: «Аммиан Марцеллин и Иордан объясняют победу гуннов над аланами их специфической тактикой ведения войны… Почему же аланы не переняли тактику гуннов? У них было время — целых 200 лет. Гунны, как известно, разбивали и готскую пехоту, вооруженную длинными копьями, на которые легко поднять и коня и всадника, и, наконец, у алан были крепости, которые гунны брать не умели. Так что версия обоих авторов недостаточна для выяснения сути дела. Сравним теперь фазы этногенеза…»{62}. Далее начинается уже привычный перепев одной и той же теории, с помощью которой ее автор тщится разъяснить любые повороты исторических судеб всех народов Земли. Вряд ли есть смысл ее пересказывать.

Но вот абзацем выше историк Гумилев позволяет себе следующий пассаж: «Хочется сказать слово в защиту Аммиана Марцеллина и его современников. Они писали чушь, но не из-за глупости или бездарности, а из-за невозможности проверить тенденциозную информацию. Но вот кого следует осудить, так это источниковедов XX века, убежденных, что буквальное следование древнему тексту есть правильное решение задачи…»{62}.

Ах, спасибо Льву Николаевичу, защитил он честь Аммиана и его коллег. Все ими написанное, разумеется, «чушь». И ничем иным быть не может, поскольку эти древние бумагомараки не знали великой гумилевской теории этногенеза. А посему объясняли победы полководцев раннего Средневековья всякими там пустяками: более совершенным оружием, высочайшей дисциплиной, талантом военачальника, правильной тактикой или даже просто удачей — вместо грамотного сравнения «уровней пассионарности» и «фаз этногенеза». Но много хуже, разумеется, те, кто верит на слово античным историкам, вместо того чтобы, отвергнув их жалкие писания, предаваться вольным фантазиям на темы гумилевской этнологии. Признаюсь: ваш покорный слуга — тот самый «бездарный источниковед», правда уже XXI века, который наивно полагает, что «следовать древнему тексту» гораздо полезней, нежели вчитываться в теоретический бред отдельных научных светил современности.

Впрочем, иногда прислушиваться к мнениям древних хронистов необходимо даже тем, кто ими явно пренебрегает. Например, если бы Лев Николаевич внимательно читал Иордана или Марцеллина, он знал бы, что никаких двухсот лет ни у аланов, ни у готов не было. Нападение гуннов, до того живших изолированно, было внезапным, разгром аланов, а затем готов — почти мгновенным. Глядишь, почитал бы великий ученый труды своих средневековых коллег и не попал бы в неловкое положение, сморозив явную, как он любит выражаться, «чушь», которая тем более непростительна, что у него имелись все «возможности проверить тенденциозную информацию».

Но вернемся к тем преимуществам, за счет которых эти «деграданты» гунны вдруг добились столь поразительных военных успехов. Поскольку сторонники гумилевской версии ничего путного в этом плане дать нам не смогли, попробуем самостоятельно разобраться в данном вопросе.

Ко времени появления гуннов в степях Северного Причерноморья в экипировке кочевников Великой степи произошли значительные изменения. Во-первых, появилось новое, твердое седло с деревянными вставками и высокими луками. Ранее, как известно, в таковом качестве использовали плоские кожаные подушечки, набитые овечьей шерстью.

Более жесткое седло, составленное из деревянной основы и обтянутое сверху кожей, повторяющее очертания нижней части тела и дающее дополнительную опору спине всадника, придало посадке конного воина дополнительную устойчивость, существенно облегчило его положение в ближнем бою. Отныне он мог опереться при замахе на высокую переднюю луку, следовательно наносить удары мечом стало сподручней. Это новое седло оказалось настолько удобным, что гунны, к примеру, проводили в нем большую часть своей жизни.

Изменилось и стрелковое оружие — лук. В первые столетия нашей эры кочевые народы евразийских степей, во всем подражавшие знаменитым скифам, удлинили их традиционное метательное орудие, костяные или роговые пластинки стали крепить не только посредине, рядом с соединительной планкой, но и на концах плечей. Места крепления тетивы таким образом делались более жесткими и выгибались вперед под острым углом. Если вы не забыли форму скифского лука, то представьте, что «рога» его на концах стали длиннее и развернулись в сторону выстрела.

В результате, как пишут английские исследователи истории этого вида оружия Макьюэн и Миллер, «на конце каждого плеча образовался составной рычаг. Такие рычаги позволяли лучнику сгибать более жесткое плечо лука с меньшим усилием»{131}. Иначе говоря, по своим техническим характеристикам такой относительно легкий лук почти не уступал современному спортивному, где используется специальная система блоков и самые совершенные материалы.

Это грозное оружие позволяло гуннам пробивать своими стрелами с костяными наконечниками кожаные и металлические доспехи своих врагов. Правда, у этого изобретения были и свои минусы. Лук оказался несколько длиннее скифского, а значит, не столь удобен для всадника. Тем не менее в целом, как видим, в выигрыше от новшеств оказались те из кочевников, кто предпочитал стрелковую тактику или рубку мечами в ближнем бою, как, например, гунны, а не любители длинных копий, каковыми являлись аланы или их сарматские родственники.

Каждый вид оружия предполагает свой способ ведения войны. Гунны в этом плане были в основном продолжателями традиций царских скифов. Основу их войска составляли стреляющие всадники. Недаром древние о них сообщали: «Они воюют на расстоянии». Аммиан Марцеллин, оценивая гуннов как воинов весьма высоко, писал об их тактике: «В бой они бросаются клином, и издают при этом грозный завывающий крик. Легкие и подвижные они вдруг рассеиваются и, не выстраиваясь в боевой порядок, нападают то здесь, то там, производя страшные опустошения…» Хотя, как мы знаем, эти дикари могли выдержать и непосредственное столкновение с противником. Они смело сражались в контактном бою при помощи узких длинных мечей и арканов{7}.