Читать книгу "Черный кандидат - Пол Бейти"

На Спенсере была синяя «вареная» оксфордская рубашка. Уинстон заглянул под стол: его ментор носил серебристые топ-сайдеры на босу ногу. Заметив разочарование на лице Уинстона, Шугаршак протянул руку через стол и пощупал воротник Спенсера.

– Чего-то он смахивает на цэрэушника, нет? Тебе такой ниггер нужен в команде?

Уинстон снял крышку с коробки с испанской едой и подставил лицо поднимающемуся пару. Ковыряясь в жирном мясе пластиковыми приборами, он сказал, не поднимая глаз:

– Слушайте, может, в старые добрые времена вы все швыряли гранаты, палили из дробовиков, кормили детей и много чего делали в этом квартале, но теперь вы ничего не делаете, только стучите мимо такта по барабанам и дуете в помятый саксофон, чтобы на этом фоне мой отец читал свою долбанутую поэзию; и даже если Спенсер – агент ЦРУ, вам нечего бояться, потому что по всем вашим революционным делишкам давно истек срок давности.

Клиффорд покачал головой.

– Сын, ты упускаешь главное. Я знаю, ты считаешь нас старомодными параноиками и кто знает чем еще…

– Не кто, а я сам знаю, кем еще. Иоланда, какое слово ты всегда вворачиваешь – оно означает человека, который не может ничего делать без присутствия других придурков в своей жизни?

– Созависимость.

– Точно.

Уинстон повернулся к Клиффорду и его свите.

– Вы все созависимые… Иоланда, каким еще словом ты описываешь меня, Плюха, Белого и Армелло?

– Гомоэротика? – неуверенно предположила та.

– Именно. Папа, ты, Шугаршак и остальные – старомодные параноики и созависимые гомоэротики.

Уинстон принялся щелчками сшибать зеленые горошины из горки золотого перца в сторону друзей отца.

– Двигайте давайте! Пока вы, придурки, не начали болтать про Джона Колтрейна.

– Это ты зря, Уинстон.

– Папаня, ты тоже можешь идти, если хочешь.

Клиффорд остался на месте, а Гасто, Давуд, Шугаршак и Дьюк встали, подняли воротники курток и взбили свои афропрически, пытаясь поддержать давно просроченный легкомысленный шик семидесятых.

– Зачем было приплетать Колтрейна? – пробурчал Гасто, лизнув палец, чтобы пригладить брови.

Пока четверка брела к коридору, Уинстон отбивал на столешнице ритм, пародируя их поэзию:

Колтрейн просто суперзлой.Колтрейн просто черная любовь.Колтрейн просто высшая любовь. Высшая любовь.Колтрейн просто высший буррито. Высший буррито.

– Вы это называете поэзией? Я признаю, когда вы захапывали мой кассетник, мне нравилась музыка этого ниггера. А хули, его труба успокаивает не хуже массажа. Но с тех пор, как я услышал, что вы, клоуны, пишете про его музыку, я ее не переношу. Как услышу какую-нибудь его мелодию, сразу вспоминаю вашу малахольную поэзию. Из-за вас небось у него продажи дисков ниже плинтуса.

Весьма довольный собой, Уинстон продолжил поглощать еду.

– Блин, кайф какой!

Остальные таращились на него с разной степенью изумления.

– Чего уставились? – с набитым ртом осведомился Уинстон.

Спенсер подождал, пока подопечный прожует, посмотрел ему в глаза и задал вопрос, который мучил каждого беднягу, решившего вернуть свою жизнь в правильное русло:

– Уинстон, чем ты сам хочешь заняться?

Лицо Уинстона омрачилось. Этот вопрос задавали ему бессчетное количество раз, и впервые он не дал своего обычного ответа: «Я не должен делать ничего, кроме как оставаться черным и умереть». Уинстон не мог выразить это словами, но он ощущал давление свободы, за которую, как всегда говорили его отец и Инес, умирали его предки.

– Чем я хочу заняться? Я не знаю, но я хочу делать что-то.

– Ты хочешь делать деньги, – вставил Фарик.

– Да.

– Ты хочешь стать хорошим примером для сына, – предложила Иоланда, доливая яблочного сока в бутылочку Джорди. Долила и пустила по скользкой столешнице, как кружку пива в салуне. Уинстон отпил из бутылочки и отдал ее ребенку.

– Конечно, ты права.

– Ты хочешь подражать им, – сказала Инес, указывая на стену, где, словно на радикальной версии горы Рашмор, красовались портреты различных деятелей, в том числе Хо Ши Мина, Маркса, Менелика II и Эммы Голдман.

– Как скажешь, – поддел ее Уинстон, разглядывая плакаты. – А это кто?

– Который?

– В самом конце. Белый, странный весь такой.

– Это Юджин Дебс. Он был профсоюзным лидером в начале века. Несколько раз баллотировался в президенты.

Уинстон смотрел на черно-белое фото лысого агитатора с лицом, изрезанным глубокими морщинами. Юджин Дебс стоял на невидимом возвышении, нависая над морем людей, как фигура на носу фрегата; его кулаки били по воздуху, рот был открыт на середине слова. Прямо слышатся призывы этого бунтовщика, подстрекающего толпу снести все от корпоративной олигархии до самого горизонта. Увеличенное фото выступления Дебса напомнило Уинстону себя самого: злобного ниггера, который угрожал и жаловался, ныл и дрался, пока не добился, чего хотел.

– У старого ублюдка такой вид, словно его сейчас удар хватит. Лучше б ему успокоиться.

Инес нервно теребила мочку уха.

– Уинстон, в числе вещей, которыми бы ты хотел заняться в своей жизни, ты упомянул деньги, семью, социальную активность. С чего планируешь начать?

– Прямо с этого, с моего семени, – ответил он, поднимая Джорди за шкирку, как львица львенка. – Этот мелкий ниггер будет моей первой ответственностью.

– Не думаю.

– Почему это, мисс Номура? Об Иоланде мне заботиться не нужно, она взрослая, сама может за собой присмотреть.

– Уинстон, это как в самолете.

– Я никогда не летал на самолете. – Уинстон стукнул себя кулаком по лбу и застонал. – А, я попал в один из твоих моральных капканов, так? Валяй, расскажи мне, что происходит в самолете.

Инес подмигнула ему.

– Когда ты поднимаешься в самолет и пассажиры рассаживаются по местам, экипаж показывает им инструкцию по безопасности: как застегнуть привязные ремни, где ближайший выход, про спасательные жилеты под сиденьем. Потом на экране появляются мать с ребенком на соседних креслах. Диктор говорит: «В случае если в кабине упадет давление, из панели над вашей головой выпадут желтые кислородные маски. Закрепите ее на лице и дышите, как обычно».

– Как обычно? – запротестовал Фарик. – Как тут можно дышать, как обычно? Если самолет к хренам падает, ты будешь гипервентилировать и все такое.

Инес протянула Фарику сигарету в надежде, что дым займет то небольшое пространство, которое еще осталось в его астматичных легких. Когда Фарик закурил и закашлялся, Инес продолжила.