Читать книгу "Любовь к деньгам и другие яды. Исповедь адвоката - Шота Горгадзе"

Лететь/ехать уже недолго: я направляюсь из аэропорта домой. Скоро. Уже скоро.

За окном август, а я очень люблю этот месяц: лето созрело и успокоилось, остепенилось, больше не душит, не навязывается, как ошалевшая от безысходности разведенка, знает себе цену. По утрам и вечерам прохладно, днем тепло. Хорошо.

И у меня все хорошо. У меня новый дом — просторная квартира в элитной новостройке в центре города, новая машина, новый офис. У меня новые контракты, но лишь самые важные из которых (две крупные иностранные и одна огромная российская компании с годовыми договорами на юридическое обслуживание) я веду сам, остальными занимается целый штат младших помощников.

У меня новая жизнь.

Всем этим я обязан той, старой жизни, но я вспоминаю о ней без особого удовольствия: людям несвойственно вспоминать прошлое, особенно когда в настоящем у них все хорошо, а будущее обещает быть еще лучше.

Поэтому я улыбаюсь. При такой скорости моя улыбка растягивается в пространстве и, если верить Эйнштейну, во времени.

Я закрываю глаза и развлекаюсь тем, что пытаюсь уловить шелест шин, но он не слышен, порой едва различим.

Иногда мне кажется, что все, что со мной произошло за последний год, так резко изменивший мою жизнь, случилось не со мной. Мне кажется, что я — больше не я. Тогда я жду ночи и выезжаю в город. Один, без водителя. Мне кажется, я ищу кого-то, наверное, самого себя, и я сожалею.

Я сожалею, что врачи ошиблись в прогнозах и Сергей остался калекой, частично потеряв зрение и слух.

Я сожалею о том, что погибла Лена.

Я сожалею о том, что так чудесно быстро, всего чуть больше года, мне потребовалось на то, чтобы по свидетельству известных специалистов и совокупности доказательств признать ее убийцу, Гарри Левина, частично невменяемым и полностью невиновным по всем пяти из пяти пунктов обвинения.

В моих ночных вылазках, как и в моем сожалении, нет ни смысла, ни цели, я езжу по городу, наслаждаясь очевидной бесцельностью моих действий: контраст темной, ночной, бессмысленной стороны моей жизни с той, другой, дневной, подчиненной смыслам и целям всех мастей, дает мне необходимую дозу облегчения.

Я возвращаюсь домой и снова ни о чем не жалею.

Это случается со мной все реже и реже и скоро прекратится совсем, и тогда я перестану сожалеть о чем-либо.

Сумасшедший мальчишка, считающий удары мухи о стекло и перемножающий в уме десятизначные числа, жалеет ли он о чем-либо? Знает ли он, что болен? Вздумай он на основе полученных данных сделать выводы об устройстве Вселенной, не может ли он оказаться прав быстрее и проще, чем все блестящие умы мира?

То тут, тот там, то шепотом, то во всю глотку, я то и дело слышу, что, мол, нужно оставаться человеком вне зависимости от обстоятельств. О чем вообще они говорят, если все, что есть у человека, все, что сам человек есть, — лишь набор обстоятельств.

Какой нечеловеческий труд нужно произвести над собой, чтобы стать таким человеком, которому если и не подчиняются, то которого хотя бы не порабощают обстоятельства?

И с чего мы взяли, что человечность — это обязательно добродетель, если история человечества учит ровно противоположному?

Таковы, как сказано выше, были мои обстоятельства, и я поступил так, как поступил.

Судите меня, если больше вам заняться нечем, но что бы вы мне ни присудили ради успокоения собственной совести, невозможно отрицать факт: теперь я знаю правду о себе. Можете ли вы похвастать тем же?

Честен ли тот, кто не имел возможности украсть? Праведен ли тот, кто не знал искушения?

Мы лукаво учим своих детей идеалам справедливости, честности, закону и порядку, умалчивая о другой, реальной Жизни, и затем, столкнувшись с ней, они в кровь разбивают себе носы о тот факт, что жизнь прекрасно обходится без идеалов вообще, и либо они поймут это немедленно, здесь и сейчас, не сходя с этого самого места, либо, начиная с этого места, Жизнь обойдется и без них самих.

«Почему я?!» — спросят они у Жизни, утирая юшку из разбитых носов, спросят и ничего не услышат в ответ, потому что лукавые мудрецы давно уже убедили их, что на этот вопрос не существует ответа.

Однако если кто-нибудь из них найдет в себе силы остановиться посреди вечной череды событий, остановиться, присмотреться и прислушаться, он с удивлением и страхом увидит и услышит, как гласит во все голоса на перекрестках Жизни ее всеобщий Закон — единственный, о котором достоверно известно, что она подчиняется ему беспрекословно, и от которого никогда не было, нет и не будет защиты ни у одного, пусть и самого хитроумного, адвоката, и который от первого дня до последнего будет служить ответом на все человеческие «почему». Ответа, который никто из живущих на земле никогда не услышит и будет искать его всю свою недолгую земную жизнь.

Ничего. Потерпите. Скоро найдете.